Искусство как выбор. История моей жизни - Зельфира Исмаиловна Трегулова
В один из дней моего пребывания во Франкфурте мне позвонил Павел Хорошилов, который к этому времени стал большим начальником в Министерстве культуры, и сказал, что на следующий день в 8:30 утра я должна показать выставку отцу Тихону Шевкунову. Я договорилась с Ширном, они рано утром открыли выставочный зал, и я прошла на экспозицию с отцом Тихоном. Я знала, что он окончил ВГИК и весьма образован, это заставляло быть внимательной к каждому произносимому мной слову. Выставка произвела на него сильное впечатление, хотя мы не сошлись во мнениях о Петрове-Водкине, он дошел до конца экспозиции, где стоял деревянный вагон Кабакова – там внутри висели картины придуманного Ильей Иосифовичем очередного «открытого» им мифического художника советской эпохи и слышались тягучие звуки популярнейшей в свое время песни «Парней так много холостых на улицах Саратова», известной в просторечии как песня «про женатого». Я не очень хорошо понимала, насколько отцу Тихону будет интересно искусство московского концептуализма, и немного опасалась его реакции. Но он сел на скамейку в вагончике и долго слушал эту очень печальную и судьбоносную для огромного количества советских женщин песню. Мне было интересно общаться с ним, и его реакция на Кабакова добавила мне смелости, когда я через два года показывала инсталляцию «Человек, который улетел в космос из своей комнаты в коммунальной квартире» в Музее Гуггенхайма президенту России Владимиру Путину.
Выставка «Коммунизм – фабрика мечты» стала одной из самых ярких в период директорства Макса Холляйна, и, когда в середине 2010-х годов он стал председателем организационного комитета знаменитой «Группы Бизо» – неформального сообщества директоров крупнейших музеев мира – участников международного выставочного процесса, он предложил включить меня – уже генерального директора Третьяковской галереи – в состав этой группы. Я стала первым директором музея русского искусства, вошедшим в число активных участников сообщества.
«Россия!»
Уже находясь в должности заместителя директора Музеев Кремля, я – разумеется, с ведома и разрешения Елены Юрьевны – параллельно начинала работу над знаменитой выставкой «Россия!» для Музея Гуггенхайма в Нью-Йорке. Кренсу, на волне интереса к альянсу «Гуггенхайм – Эрмитаж» и шире – к России, удалось продавить через свой совет попечителей организацию выставки, задачей которой было представить вклад России в мировую художественную культуру. Он сразу пригласил меня в качестве одного из кураторов выставки, куратором от Гуггенхайма стал знаменитый Роберт Розенблюм, я была счастлива, что судьба вновь свела меня с этим выдающимся искусствоведом. Меня невероятно воодушевляла амбициозность, эпохальность поставленной задачи. Я очень много размышляла над тем, как должна быть построена эта экспозиция, много разговаривала об этом с Павлом Хорошиловым, который к этому моменту уже занимал должность заместителя министра культуры. Очень хорошо помню наш с ним финальный разговор перед моей решающей поездкой в Нью-Йорк на представление концепции выставки.
Я должна была за ночь и утро оформить то, что рождалось в процессе нашего с ним диалога, в окончательный текст. Хорошо помню раннее утро, свой рабочий стол у окна, разложенную постель, которой мне не удалось воспользоваться, помню, как, дождавшись семи утра, позвонила Павлу Владьевичу, чтобы зачитать ему то, что получилось, и убедиться в том, что мы смогли найти точную и убедительную формулу и самой выставки, и того, что можно, перефразируя слова Николаса Певзнера[44], сформулировать как «русскость» русского искусства, то, что делает его абсолютно уникальным в контексте и перспективе мировой культуры. Я очень хотела, чтобы имя Павла Владьевича стояло рядом с именами кураторов выставки, и изначально так и предполагалось, но потом он решил, что, в силу его положения, это будет неправильно. А я, следуя ходу его мысли, смогла, наконец, вывести для себя ту формулу русской художественной идеи и миссии, которой придерживалась многие годы и придерживаюсь до сих пор. Постараюсь здесь буквально в нескольких фразах рассказать об этом.
Экспозиция любой выставки в Музее Гуггенхайма идет по спирали основного объема здания, переходя на нескольких уровнях в прямоугольные залы новой пристройки. Эта спираль сама подсказывает идею восхождения/Вознесения/воспарения. Было логично начать выставку с древнерусского искусства – мы включили в ее состав икону с изображением Вознесения Христова – и дальше, уже за рамками сакрального искусства, прослеживать имманентную русскому художественному гению концепцию творчества как откровения, как попытки постичь и изобразить незримое и в обыденном открыть отблеск божественного. Это тяжелая дорога, поднимаясь по которой настоящий художник должен научиться забыть о себе в попытках достичь абсолюта и понимать ограниченность собственных возможностей – вспомним тютчевское «мысль изреченная есть ложь», должен быть готовым сжигать себя в горниле творческого горения, жертвуя всем ради возможности оказаться там, наверху, откуда в разрывы убогого потолка заваленной мусором жизни маленькой комнатушки льется божественный свет иного, вечного мира – мы заканчивали выставку выдающейся работой Ильи Кабакова, инсталляцией «Человек, который улетел в космос из своей комнаты в коммунальной квартире».
Выставка начиналась на нижнем уровне рампы Музея Гуггенхайма с самой ранней иконы – знаменитого Деисуса начала XIII века из Третьяковской галереи. В первом зале были впервые собраны в одном пространстве разбросанные по нескольким музеям знаменитые иконы из деисусного и праздничного чинов иконостаса 1497 года
