Искусство как выбор. История моей жизни - Зельфира Исмаиловна Трегулова
У Музея Гуггенхайма были весьма амбициозные планы в отношении этого альянса, причем и в офлайне, и в виртуальном пространстве. Полным ходом шло проектирование и строительство музея «Эрмитаж – Гуггенхайм» внутри комплекса гостиницы The Venetian в Лас-Вегасе, принадлежавшей одному из крупнейших отельеров Вегаса Ричарду Адельсону. Первая выставка должна была объединить собрания импрессионистов и постимпрессионистов двух музеев. Проект разрабатывал голландский архитектор и теоретик Рэм Колхас, автор замечательной книги «Нью-Йорк вне себя», минималист, испытавший сильное влияние архитектуры русского авангарда и обожающий советский модернизм 1960-х годов, с которым он познакомился во время своей поездки в СССР в 1970-е годы. Торжествующему китчу Лас-Вегаса Колхас противопоставил простые геометрические объемы своего здания с внутренними стенами и пилонами, выполненными из стали кортен. Была разработана уникальная система повесочных устройств на магнитах – ею занимался Пол Шварцбаум, заместитель директора Музея Гуггенхайма (помните историю про «Черный квадрат»?), великие полотна казались парящими на фоне ржавого, тонко нюансированного металла стены. Это был очень сильный ход – внедрить эту суровую и при этом очень гармоничную геометрию в бутафорскую, претендующую на роскошь архитектуру отеля, где по искусственному каналу под нарисованным куполом небес американские «гондольеры» катали на замаскированных под гондолы лодках посетителей разорительных казино.
Вся эта затея с двумя музейными зданиями – второе создавалось по проекту Фрэнка Гери – и с изысканной выставочной программой была, как вскоре выяснилось, чистой воды романтизмом и утопией – как со стороны Томаса Кренса, так и со стороны Ричарда Адельсона, владельца отеля. У этой акулы капитализма была мечта – однажды принять в здании музея эрмитажную «Мадонну» Леонардо. Идея противопоставить царству буйного китча царство высокой красоты приходила на ум и другим людям – например, актеру Стиву Мартину, который незадолго до этого открыл выставочный зал в гостинице «Белладжио». Подход Гуггенхайма был гораздо более глобальным. Нью-Йоркский музей рассчитывал не только на жертв «одноруких бандитов», но и на огромное количество людей, которые приезжали в Лас-Вегас на конференции и симпозиумы, благо тамошние отели располагали для этого прекрасной инфраструктурой. Но участники конференций после открытия двух музейных пространств по-прежнему ломились на концерты Селин Дион или на представления цирка Дю Солей, но не на эффектнейшую экспозицию мотоциклов в здании Фрэнка Гери и тем более не на выставку импрессионистов из Эрмитажа. Почему этот, казалось бы, беспроигрышный план в результате потерпел неудачу, и музеи были через несколько лет закрыты – до сих пор трудно поддается объяснению, но, наверное, здесь нужно было бы изначально, учитывая абсолютную уникальность Лас-Вегаса, серьезно проработать проект со специалистами по психологии масс. С другой стороны, неудача в Лас-Вегасе была звоночком, сигнализировавшим, что мир все больше и больше погрязает в пучине китча и массовой культуры, а самые современные и продвинутые культуртрегеры являются, увы, неисправимыми романтиками.
Музей «Эрмитаж – Гуггенхайм» и здание Фрэнка Гери должны были открыться в Лас-Вегасе в сентябре 2001 года, картины из Петербурга уже были отправлены и благополучно прибыли на место экспонирования. Я приехала в офис компании «Нурминен», находившийся тогда в гостинице «Рэдиссон-Славянская» рядом с Киевским вокзалом, и вдруг увидела на экране телевизора картинку, которая походила на сцену из фильма-катастрофы… Но это был реальный репортаж, который вела из Нью-Йорка компания CNN. Я как загипнотизированная смотрела на экран, понимая, что все, что я вижу, – не страшный сон, а реальность, и что директор Эрмитажа Михаил Пиотровский сейчас в Нью-Йорке, и что Всемирный торговый центр, в башни которого один за другим на моих глазах врезаются самолеты, находится в семи минутах ходьбы от квартиры Томаса Кренса, там утро, его жена и сын могут быть еще дома. Я немедленно позвонила коллегам в Гуггенхайм, они ответили, что с Пиотровским все в порядке, Кренс на работе, сын его в школе, а жена в отъезде. Дома я раз за разом пересматривала эти кадры, пытаясь уместить в свое сознание весь ужас происшедшего: погибло огромное количество людей, а великих зданий, которые я так любила, больше нет – каждый раз, прилетая в Нью-Йорк, я ехала на Уолл-стрит, чтобы поднять голову и еще раз восхититься творением рук человеческих.
Открытие музеев в Лас-Вегасе отложили на неделю, а меня попросили срочно съездить в Петербург, чтобы сопровождать в Париж одну из ранних и самых ценных картин Пикассо из Музея Гуггенхайма, которая экспонировалась в Эрмитаже. Я поехала в Питер, присутствовала при упаковке, потом в фургоне всю ночь ехала через границу до Хельсинки, там меня встретил Пентти Флинк и привез в гостиницу, а через несколько часов вновь отвез в аэропорт, чтобы я присутствовала при загрузке ящика в контейнер. Я вылетела самолетом в Амстердам, потом смотрела, как груз в аэропорту перегружается на фургон, села в него, и мы выехали в Париж. Туда мы прибыли в четыре часа утра, я проследила, чтобы ящик с картиной поставили в запасник Центра Помпиду, расписалась за него и стала спрашивать – а где машина, которая отвезет меня после всего этого в гостиницу. Мне указали на телефонный аппарат и предложили вызвать такси. В четыре тридцать утра, после двух ночей в фургонах, я с моим не самым лучшим французским вызвала такси и поехала поспать хотя бы пару часов, поскольку в середине дня должна была состояться распаковка. Я до сих пор привожу эту историю в пример всем отечественным сопровождающим, которые жалуются на то, что их не так встретили и не так проводили, якобы потому, что они русские… А ведь я тогда представляла Музей Гуггенхайма в Нью-Йорке, и никто не интересовался, какой у меня паспорт.
После этой поездки мне предстояло возвращение в Москву и вылет в Нью-Йорк, а потом в Лас-Вегас на открытие музея и выставки. Надо сказать, что аэрофобия у меня развилась еще в середине 1990-х – после того, как разбился «конкорд». Лететь сразу после 11 сентября было страшно, но выхода не было. Прилетев в Нью-Йорк вместе с Альбертом Григорьевичем Костеневичем, знаменитым эрмитажным исследователем импрессионизма и постимпрессионизма, я с ним же полетела в Лас-Вегас с остановкой в Чикаго. Когда мы поднялись в Нью-Йорке в воздух, сидевший рядом со мной американец, который очень эмоционально мне рассказывал о своей жизни и страшно переживал из-за недавно случившегося развода, схватил меня за руку и прокричал: «Смотрите вниз!» – и я увидела, что мы летим прямо над обгоревшим остовом Всемирного торгового центра. Это было одно самых страшных зрелищ в моей жизни…
Художественный институт Чикаго[37] и проход с Костеневичем по выставке «Гоген и Ван Гог» заставили меня на время забыть то, что я увидела прямо под крылом самолета при вылете из Нью-Йорка. Костеневич поразил
