Искусство как выбор. История моей жизни - Зельфира Исмаиловна Трегулова
* * *
В годы моего интенсивного сотрудничества с Гуггенхаймом Томас Кренс вырабатывал концепцию и понимание современного музея, которая перевернула все существовавшие тогда представления. Кренс возвышался в то время над всем музейным миром в прямом и переносном смыслах этого слова – он был ростом с Петра Первого. Когда я стояла рядом с ним, мои глаза упирались в нижние пуговицы его рубашки, а для того, чтобы вести с ним разговор, приходилось задирать голову – ты же должен видеть взгляд человека, с которым беседуешь. И взгляд этот неминуемо получался свысока – но был очень теплым, когда он говорил со мной. В первый же день знакомства в 1989 году в Третьяковке в Москве я чем-то ему понравилась, видимо, он почувствовал во мне личность, человека с видением, не боящегося идти на риск. Ему нравилось, что я русская, – то, что я по крови татарка, не играло для него никакой роли, я была русская, и все. Когда в 2015 году я стала директором Третьяковской галереи и мы разговаривали с ним по телефону, он, уже будучи свергнутым с музейного Олимпа, с гордостью перечислял своих учеников, которые возглавляли тогда крупнейшие музеи Европы и Америки, включая венский Бельведер, Окружной музей Лос-Анджелеса, Музей Почетного легиона в Сан-Франциско (его директор, Макс Холляйн, через пару лет возглавил Метрополитен-музей в Нью-Йорке).
Но в начале 2000-х Кренс возвышался, как Эверест, не только в силу своего огромного роста. Его видение опережало время – звучит очень банально, но именно в этом проявилось его русское происхождение – он всегда стремился достичь абсолюта и не был готов идти на компромиссы, в то время как американская выучка подсказывала ему, что возможно все. Он часто приезжал в эти годы в Россию, его здесь уважали и любили – помню, как все журналисты стремились взять у него интервью, и я тогда понимала, что мне невероятно повезло работать и учиться «расширенному видению» у этого человека.
Пытаясь сейчас сформулировать, что прорывного было в его представлении миссии и функции современного музея, я отчетливо понимаю: эти идеи в корне меняли музейную жизнь и на практике соединяли искусство и зрителя.
Первое: музей – это яркое и сильное впечатление, это, говоря современными словами, иммерсивно, это не должно и не может быть скучно. Второе: здание музея становится главным артефактом, его концепция и архитектура разрабатываются в соавторстве с выдающимся архитектором, пространственные впечатления – важнейшая составляющая опыта посещения музея.
Третье: музей не обязан ограничивать себя исключительно тематикой своего собрания – если у музея искусства ХХ века есть кураж и возможности сделать выставку про Китай, Африку, Бразилию или Россию, как мощнейшие культурные цивилизации, то он имеет право это делать и «потрясти город и мир» незнаемыми художественными откровениями.
Четвертое: сильный современный музей не ограничивается стенами одного здания, расположенного в конкретном городе конкретной страны, он может и должен прирастать филиалами, каждый из которых обладает своим особенным лицом, но все вместе они воспроизводят ДНК матрицы.
Пятое: современный музей может и должен опираться на масштабное и творческое сотрудничество с бизнесом, для которого поддержка музея становится мощным имиджевым дивидендом.
Шестое: директор музея обязан быть личностью, сочетающей творческий подход с серьезнейшими навыками менеджмента. И последнее – но, может быть, и наиболее важное – все выставочные проекты музея должны основываться на оригинальных идеях и концепциях, а архитектор проекта становится подлинным сокуратором выставки, помогая искусствоведам внятно, доходчиво и эффектно визуализировать их иногда довольно смутно сформулированные идеи.
Моя работа в качестве куратора и координатора русских проектов Музея Гуггенхайма, в первую очередь альянса «Эрмитаж – Гуггенхайм», предполагала частые поездки из Москвы в Санкт-Петербург. Хорошо помню, как приехала туда в начале лета на подписание соглашения между Гуггенхаймом и Эрмитажем. Мы с юристами Гуггенхайма провели почти две недели в Петербурге, составляя и согласовывая текст соглашения. Прием по случаю этого события состоялся в Елагином дворце на островах, была большая делегация из Нью-Йорка, в том числе и знаменитости – члены мотоциклетного клуба, созданного Кренсом, который и сам передвигался по Нью-Йорку на огромном мотоцикле. Среди них, например, были культовые актеры Деннис Хоппер и Джереми Айронс. После окончания приема Кренс и члены его мотоциклетного клуба планировали покататься по ночному городу.
В качестве награды за отлично сделанную работу Кренс предложил мне присоединиться к ним и выбрать, с кем поехать на мотоцикле, – с ним или с одним из этих двух знаменитостей. И я дала слабину – выбрала Джереми Айронса, – это был тогда один из моих самых любимых актеров. Я была все в том же маленьком черном платье, в котором открывала «Амазонок» в Берлине, а оно совсем не подходило для езды на мотоцикле – пришлось вернуться в отель, где на меня надели шлем, кожаную куртку и джинсы, и я, никогда не ездившая на мотоцикле, села в седло, крепко обняв Айронса. Всю эту поездку – а была уже глубокая ночь – страховала на машинах питерская милиция, блокировавшая с двух сторон мотоциклетную кавалькаду. Была чудесная летняя ночь, все в состоянии эйфории – от важности события, от красоты ночного Петербурга, от скорости, и, да – что уж греха таить, – от количества выпитого. В отличие от моих спутников, я в тот вечер почти не пила и прекрасно понимала, как и чем рискую, но это было настолько захватывающе, что страх быстро улетучился. Именно тогда я поняла, что выбросом адреналина эти люди снимают мощнейший стресс, в котором перманентно находятся. Огромная скорость, ветер в лицо, звуки и запахи летней ночи, а тут еще лихие парни решили поупражняться – наклоняли летящий мотоцикл то влево, то вправо и наконец решились на последний «подвиг» – разогнались и на всей скорости резко затормозили у разводного моста, прямо перед взмывшей перед нами металлической громадой. Но, как ни странно, страшно не было, было ощущение, что все эти люди родились под счастливой звездой и все будет в порядке. На следующее утро я помогала Айронсу в переводе его большого интервью для местного телевидения, он был в прекрасной форме и очень интересно говорил, проявляя удивительную эрудицию и формулируя весьма сложные мысли, – я стала относиться к нему с еще большим уважением. Правда, утром он признался, что накануне вечером ему казалось, что я выковыряю ему все кишки, так сильно я вцепилась в него руками. У меня сохранилась замечательная фотография вместе с ним на мотоцикле на Дворцовой площади, я в шлеме
