Искусство как выбор. История моей жизни - Зельфира Исмаиловна Трегулова
Выставка с огромным успехом прошла в Берлине, и присутствовавший на открытии Норман Розенталь, руководитель выставочных проектов Королевской академии, предложил показать «Амазонок» в Лондоне. Таким образом, к маршруту выставки прибавилась еще одна точка – престижнейшее пространство на Пикадилли.
К моменту открытия в Берлине я уже перешла на работу в Пушкинский музей, который с самого начала участвовал в проекте, предоставив работы Варвары Степановой, переданные в Музей личных коллекций ГМИИ семьей художницы. Ирина Александровна отпустила меня в краткие командировки в Берлин и в Лондон и сама собиралась поехать на открытие в Королевской академии, но в это время скончалась ее столетняя мама, и она осталась в Москве.
Это была моя первая поездка в Лондон, я старалась в перерывах между монтажом экспозиции – Норман все взял в свои руки, и у «Амазонок» появился еще один куратор – добежать до Национальной галереи, чтобы посмотреть ранних итальянских мастеров, и до галереи Тейт, где меня больше всего влекли Констебль, Тёрнер, Блейк и прерафаэлиты. Я постаралась также погулять по классицистическому Лондону, о котором писала в своей диссертации, и добраться до Букингемского дворца. Этого было безнадежно мало, но я уже верила, что еще много раз сюда вернусь.
После Лондона «Амазонки» отправились в Бильбао, а потом в Венецию. К моменту открытия экспозиции в любимой Венеции я была вынуждена уйти из Пушкинского, и две недели в этом волшебном городе, в квартире на первом этаже палаццо XIV века на маленькой пьяцце недалеко от дворца Фортуни, стали целительным средством, вернувшим меня в нормальный жизненный ритм.
Впервые я оказалась в Венеции в 1995 году по приглашению Музея Пегги Гуггенхайм, с директором которого, Филиппом Райландсом, я познакомилась еще во время стажировки в Нью-Йорке. Он пригласил меня прочитать лекцию о русском авангарде студентам их летних программ, только попросил выбрать необычный ракурс темы. Я предложила историю о музеях живописной и художественной культуры, организованных в послереволюционной России и ставших по сути первыми музеями современного искусства в мире. Я прилетела тогда в Венецию рано утром, следуя данным мне указаниям, села в аэропорту на вапоретто, который в шесть утра причалил к площади Сан Марко. Помню это впечатление, как будто это было вчера. Я вышла с маленьким чемоданчиком на набережную, туман, темно, и пошла в сторону площади, еще не веря тому, что я наконец в этом городе, который знала по чудесному часовому итальянскому документальному фильму «Ты не знаешь Венеции» – мы с мамой смотрели его в кинотеатре раза три. Было тихо, никого, ощущение, что ты попал в сон или оказался внутри величественной театральной декорации после окончания спектакля, когда никого уже в театре нет. Мой путь лежал под арку с часами и великанами, затем нужно было повернуть налево, и я оказалась у дверей гостиницы, кажется, она называлась «Академия», ее давно уже нет, и дом этот заколочен. Я не могла оставаться в отеле, когда за моими окнами, выходившими на узкий канал, была Венеция. Я почти не спала эти несколько дней, приходила домой в два часа ночи, вставала в пять и с рассветом опять была на улицах. Я побывала и в Галерее Академии, и в Скуола ди Сан-Рокко, и в церкви Санта-Мария Глориоза деи Фрари, и, конечно же, в соборе Святого Марка. Музей Пегги Гуггенхайм оказался очень интересным, заполненным посетителями, а студенты – очень внимательными слушателями. Мое сердце было отдано Венеции навсегда, сколько бы раз я туда ни возвращалась, она продолжает очаровывать меня, даже невзирая на сегодняшние толпы туристов.
И в первую, и во вторую поездку я воспринимала город как драгоценный дар из прошлого, как некое чудо, которое донесло свой облик и дух почти без изменений до сегодняшнего дня. В последние годы я приезжаю в Венецию исключительно на биеннале или в связи с выставками художников ХХ века, которые мы организовывали с нашими партнерами в Ка Фоскари. Я вижу, как меняется Венеция, как чудесные магазинчики и лавочки, где продавалось то, что освящено традицией, сменились на сувенирные магазины, заполненные китайскими подделками, как чудесные венецианские траттории и ресторанчики меняют своих исконных владельцев, и это немедленно сказывается на качестве еды и обслуживания. Тем не менее еще остаются места, где можно прекрасно и недорого поесть с видом на собор Святого Марка и выпить всего за четыре евро бокал вина, места, где продается чудесное венецианское стекло и где можно купить роскошный кафтан из ткани «Бевильаква»[36], сшитый руками женщин – заключенных местной тюрьмы, по вполне доступной в силу этого обстоятельства цене.
Мой приезд в Венецию на открытие «Амазонок авангарда» был очень памятным, я много времени провела в Музее Пегги Гуггенхайм, подробнее познакомившись с коллекцией и с личностью этой интереснейшей женщины, мемуары которой прочитала совсем недавно, когда готовилась писать эту книгу. А в феврале 2000 года, во время открытия «Амазонок», я посидела в саду на древнем византийском троне и даже сфотографировалась в окружении моих сокураторов, эта фотография до сих пор стоит на моем рабочем столе. Выставка прекрасно легла в залах пристройки дворца Веньер деи Леони, сделанной уже при Пегги Гуггенхайм, трудно даже было сказать, в каком из мест экспонирования она смотрелась лучше, и всюду ей сопутствовал успех. Мы съездили с Инной Балаховской на острова Мурано и Бурано и, главное, на остров Торчелло, где посмотрели собор со знаменитыми средневековыми мозаиками, – добраться до него тогда было довольно сложно, вапоретто ходил туда только несколько раз в день.
Открытие выставки пришлось на время венецианского карнавала, и я увидела, что карнавал – не просто формальная дань традиции или туристический аттракцион, нет, в те годы еще сохранялось ощущение тотального праздника, когда, надев маску, ты становишься совсем другим существом и можешь, не боясь быть узнанным, дурачиться как душе угодно. Мы с Инной обошли много магазинов и лавочек и наконец нашли настоящие, закрывающие все лицо маски из папье-маше, я – с очень красивым джокером, она – с печальным Пьеро. Ты надеваешь маску и понимаешь, что все романтические тексты про личину, которая
