Вне закона. Мемуары - Сажи Зайндиновна Умалатова

Я правду собираю по частицам,

Как каменщик, что строит этажи.

Ищу ее, крупицу за крупицей,

В густых завалах хитрости и лжи.

Хитрость и ложь беспощадно преследуют правду, справедливость, честность, пытаясь уничтожить нравственность

и мораль, без которых немыслимо величие человека и государства.

... Итак, мы небольшой группой стояли у выхода второго подъезда многострадального здания Верховного Совета России. Стояла непривычная тишина. Неожиданно перед нами с победным видом предстал бравый, сияющий от счастья начальник охраны Ельцина, «победитель» генерал Коржаков, с улыбкой до ушей. Всем своим видом он демонстрировал свое превосходство - ну как же, он сегодня «победитель»! Он останавливал на каждом свой презрительный взгляд с наглой, ехидной улыбкой. Как слабый человек, способный бороться только силой оружия, он был в этот момент уверен, что стал великим, он получал животное удовольствие от пролитой крови, от расстрелянной страны и перед нами демонстрировал свое надуманное величие. Он не понимал, что на самом деле демонстрирует свою ничтожность.

Но когда очередь дошла до меня, Коржаков внезапно застыл, взгляд его остановился на мне, и вся его торжественность спала с лица. Внутри него будто что-то щелкнуло, он оторопел, и вся его напыщенность превратилась в необъяснимое смятение. Настолько, что он вышел из подъезда... пятками вперед! Такого мне никогда прежде не доводилось видеть. Мне очень хочется спросить его об этом, но знаю, что искреннего ответа не будет. Может быть, ему доложили, что меня нет уже в живых, и вдруг - я воскресла... с приходом Коржакова?

К подъезду подогнали автобус, вывели Хасбулатова, Руцкого, Макашова и увезли. Мы остались стоять в подъезде в ожидании, когда нас выпустят. Было около восьми часов вечера.

Но нас продержали до темноты: наверное, для того чтобы скрыть дальнейшие преступления. Стоять уже было невозможно: дым, гарь, запах крови, духота. Я не выдержала, стала открывать двери подъезда и рваться на улицу. Распахнула дверь и увидела человек двадцать с автоматами, в военной форме.

- Назад! - заорали они в один голос, направив на меня свои автоматы, и для усиления эффекта выругались матом.

- И не назад! - парировала я на эмоциях. - Нравится вам -идите и стойте здесь!

Я вступила с ними в перепалку:

- Не стыдно вам материться? Хотите своим грязным языком усилить страх? Или надеетесь получить награды за это?

Я шаг за шагом наступала, удаляясь от подъезда. Подняла голову наверх и увидела горящее здание Верховного Совета, почерневшее от дыма и огня. Я застыла:

- Господи! Что за чудовища сотворили это преступление? Можно ли считать их людьми?

Невольно у меня полились градом слезы. В тот момент я поняла людей, которые покидали свою страну, оставляли самое дорогое, что есть у человека, - Родину! - и уезжали в неизвестность от бессилия, от невозможности что-либо изменить. С народом никто не церемонился ни тогда, ни теперь. И народ это понимает - и платит тем же.

Я еще немного постояла, меня никто уже не загонял обратно, солдаты смотрели с некоторым удивлением и сочувствием. Я вернулась в подъезд.

- Надо выйти отсюда, - сказала я ребятам.

Но нам не разрешали уходить. Зачем они нас держали? У меня не было ответа. Может быть, военные приняли за чистую монету клеветнические измышления о том, что в здании Верховного Совета засели наркоманы, бомжи, преступники и экстремисты?! А когда увидели нормальных людей, то засомневались в правдоподобности этой версии. Во всяком случае, такой вывод напрашивается из услышанного мной диалога двух офицеров:

- Знаешь, будь моя воля, я бы их отпустил домой. В чем их вина?

- К сожалению, это не от нас зависит.

Эти слова звучали как приговор, и я сказала Ивану Арчиловичу:

- По-моему, нас домой не собираются отпускать...

Прошло еще какое-то время.

- Можете идти, - вдруг раздался командный голос.

Когда мы вышли из подъезда и спустились по ступенькам вниз, то увидели военных с автоматами и два маленьких автобуса с открытыми дверями. До меня донеслась фраза:

- Вот она идет!

Второй военный, которому были адресованы эти слова, промолчал. Первый опять:

- Вот она. Ты что, ее не видишь? Она может уйти!

- Не трогай ее, - строго произнес второй.

То, что этот незнакомый человек дал мне и тем, кто шел со мной, возможность пройти мимо автобуса, который должен был увезти нас в небытие, я поняла сразу же. Но я все равно не была уверена, что нам дадут уйти. Мне казалось, что вот-вот нас догонят и вернут. Но - дали уйти. Наверное, знали, что далеко мы все равно не уйдем.

В то время вокруг здания забора не было, это после расстрела Дом Правительства обнесли мощным забором колоссальной высоты. А тогда мы сразу вышли на набережную, и на какой-то момент стало легко и весело: неужели это свобода?! И я была благодарна тем, кто нас не тронул, даже вопреки преступным приказам, рискуя своей должностью, а может быть, и жизнью!

- Сейчас поймаем машину и поедем домой, - уверенно объявила я коллегам.

Однако уехать не удалось. Улицы были первозданно пусты, на горизонте не просматривалось ни одной машины.

Установилась какая-то подозрительная звенящая тишина. Мы решили пойти пешком. Но едва подошли к одному из домов на Краснопресненской набережной, как тут же открылась дверь подъезда и перед нами предстал военный в маске и с автоматом.

- Руки за голову и в подъезд! - испуганно прокричал он.

- Ты чего орешь? - возмутилась я. - Зачем тебе наши руки? Ты же с оружием стоишь! Убери автомат!

Мы вошли в подъезд. Там оказалось много депутатов и рядовых граждан. Интерес военных вызвала моя сумочка, которую профессиональными движениями тщательно прощупали и проверили, после чего нас вывели из подъезда и указали: «Пройдете через вон тот подъезд и попадете на улицу». Сказанное относилось только ко мне, Олегу Румянцеву и Ивану Шашвиашвили. Не подозревая ничего опасного, мы пошли в указанном направлении.

И тут с ужасом обнаружили, что попали в каменный мешок. Ни справа, ни слева выхода не было: по всему периметру сплошные стены. Неожиданно раздались выстрелы. И начался перекрестный обстрел. Это был сущий ад. В темноте вечера со всех сторон с остервенением стреляли трассирующими пулями по горстке безоружных людей. Как мы прошли под этим обстрелом и остались живы, известно только одному Богу. Прикрывая головы руками, мы бегом пробились к другому подъезду. Там нас встретил еще один полубезумный