Вне закона. Мемуары - Сажи Зайндиновна Умалатова
Едва увидев меня, он громко крикнул:
- Ребята, ловите! Пришла!
Я поняла смысл этих слов. Они означали: конец!
Все эти дни, что бы ни происходило, я не думала о страхе и потому не ощущала его. Но тогда мне стало страшно, очень страшно. Не умереть, нет. Не потому, что я равнодушна к жизни, я ее очень люблю. Но и к смерти я отношусь очень ответственно, и мне небезразлично, как умереть. Обесчещенной, поруганной? Я не мыслю себе ни смерти, ни жизни без чести и достоинства.
От крика боевика «Ребята, ловите! Пришла!» меня охватил такой ужас, что я моментально начала строить в голове планы и сказала себе: «Живой я отсюда не уйду, значит, будем драться!» И еще не решив, как именно буду действовать, если военные начнут выполнять свое задание, я громко крикнула:
- Эй, вы, кто стреляет? Ну, сколько можно?
- Это вы стреляете! - отозвался каратель.
- Как мы можем стрелять, интересно знать? Чем?
Я говорила все громче, все настойчивее выясняя, кто стреляет, почему русские убивают русских...
Неожиданно из какой-то боковой двери подъезда, словно боясь не успеть, выскочил офицер: человек немолодой, ему было лет под пятьдесят. Наверное, он услышал мой голос. Он громко воскликнул, так, чтобы все услышали:
- Сажи! Сажи Умалатова! Мы вас знаем, мы вас любим, мы знаем, как вы защищали армию и Советский Союз!
Я про себя произнесла: «Моя честь спасена!»
Мгновенно в смертельной атмосфере подъезда произошла разрядка. Огромные амбалы, по два метра ростом, с автоматами наперевес, которые стояли в два ряда справа и слева и ждали команду «фас!», тоже расслабились.
- Как вас зовут? - спросила я, подойдя к офицеру.
- Саша, - как-то по-доброму, по-домашнему отозвался он.
Может быть, он и не Саша. Но для меня он навсегда остался Сашей - моим спасителем. И бесконечная благодарность этому человеку и многим другим русским офицерам, которые спасли мою честь и не запятнали честь офицера, живет в моем сердце.
Моя сумка на плече снова заколыхалась. Опять один из военных, толстый, похожий на эсэсовца, в каске, копался в моей сумке. Он несколько раз возвращался к ней, что-то искал, потом неудовлетворенно вздыхал, отходил, смотрел на сумку со стороны, снова кидался на нее, щупал и никак не мог успокоиться. «Эсэсовец» нервничал все сильнее, и я уже приготовилась спросить у него: «Может, вам помочь?», как вдруг за своей спиной услышала сильный шум. Резко обернувшись, я увидела, как военные автоматными прикладами бьют по почкам, по спине, по лопаткам Ивана Шашвиашвили, Олега Румянцева, депутата из Сибири Владимира Маханова. Это было жуткое, дикое зрелище.
Я коршуном кинулась на военных:
- Прекратите! Что вы делаете!
- Они развалили армию и страну, - нанося удары, отвечали каратели.
- Кто разваливал, те давно сбежали и сидят рядом с Ельциным и Коржаковым, а вы бьете тех, кто защищал, - пыталась я остановить это безумие.
Кто-то из военных приказал:
- Выведите ее!
Я ответила:
- Я без них никуда не пойду!
Защищаясь руками от ударов автоматных прикладов, Олег Румянцев произносил:
- Что вы делаете? Я же демократию защищал!..
- Ах ты, жидовская морда! Ты еще и демократ?! - грязно ругаясь, каратель усиливал удары.
Сколько продолжалась эта бойня? Не знаю. Этот вопиющий инцидент - надругательство над невинными людьми, над народными избранниками России - происходил в самом центре Москвы, в подъезде дома, где проживало множество людей. Страшную стрельбу и стоны избитых - я убеждена в этом! - слышали и жильцы дома. Но впечатление было такое, что мы одни в целом мире и что эти драматические события происходят в другой стране, на другой планете, потому что в нашей стране, в великой и любимой России, такого не может быть по определению...
Справедливости ради скажу: против меня насилия не было. До меня никто пальцем не дотронулся, разве что проверили на прочность нервную систему перекрестным обстрелом и бесконечно перетряхивали сумку.
Наконец, каратели утомились махать прикладам, и нас троих - меня, Румянцева и Шашвиашвили - вывели из подъезда. На улице стояли военные, а на асфальте лежал омоновец лет девятнадцати. У него была снесена половина головы.
- Почему у вас тут труп лежит? - изумленно задал вопрос избитый Иван Шашвиашвили.
- Это вы его убили! - был ответ.
-Да как мы могли его убить? Почему вы его не убираете?
- Он уже двенадцать часов тут лежит.
Вместо ответа один из военных сделал знак «эсэсовцу» в каске. Тот подошел сзади к Ивану Арчиловичу и со всей силы нанес удар ногой под колени. Шашвиашвили упал на асфальт навзничь и ударился головой. Господи, он уже не встанет! Спустя несколько минут Иван Арчилович с большим трудом все-таки поднялся.
Ни при каких обстоятельствах защитники Верховного Совета не могли убить несчастного парня. Да и территориально Белый дом находился далеко от того места, где происходили кровавые события. Ни в чем не повинный парень стал жертвой грязной политической игры: на мой взгляд, этот труп был нужен, чтобы ожесточить военных и развязать им руки.
- Что же вы делаете? - дергала я «эсэсовца» за плечо. -Что с вами происходит? Почему вы подлыми приемами валите на асфальт и избиваете безоружных людей, зная, что они не могут вам ответить?
- Не трогай меня, - отозвался «эсэсовец». - Ты женщина красивая, и я за себя не ручаюсь!
В этот момент прозвучала резкая команда моего спасителя Саши: «Отставить!»
Вдруг из подъезда с автоматами в руках выбежали пять солдат и засели в кустах.
- Саша, они что, нас будут расстреливать? - спросила я.
- Кто? - недоуменно отозвался он.
- Как кто? Только что из подъезда выскочили пятеро с автоматами и засели в кустах!
Саша повернул голову и громко крикнул:
- Эй, вы там, поаккуратней!
Уходить под прицелами автоматчиков было неразумно. Они засели так, что нам нужно было обязательно проходить мимо них - другой дороги не было. Безопаснее - переждать в подъезде. Мы вошли в перпендикулярно стоящий дом. Поднялись на второй этаж. Олег Румянцев стал звонить в каждую дверь. Никто не открывал.
Отчаявшись, Олег Румянцев стал говорить жильцам:
- Откройте, пожалуйста, с нами женщина!
- Олег, не надо таким жалобным голосом произносить, что с вами женщина! Ты что, хочешь их разжалобить?! Причем тут женщина? - возразила я.
Так никто нам
