Маленький лорд Фаунтлерой - Фрэнсис Ходжсон Бернетт
Граф резко вскинул косматые брови.
– Кто такая Душенька?
– Моя матушка, – сказал лорд Фаунтлерой тихо и чуточку грустно.
Возможно, он просто слегка утомился, ведь подходило время ему ложиться спать. После всех волнений, пережитых за последние несколько дней, неудивительно, что он устал, – и возможно, утомление принесло с собой смутное чувство одиночества при мысли о том, что сегодня ему предстоит спать не дома под любящим взглядом своей «лучшей подруги». Малыш и его юная мать всегда были лучшими друзьями. Он не мог не думать о ней, а чем больше думал, тем меньше ему хотелось говорить, и к тому времени, как ужин окончился, граф заметил, что лицо мальчика слегка омрачилось. Но Седрик держал себя с отменной храбростью, и, когда они возвращались в библиотеку, хоть высоченный лакей и шел рядом со своим господином, граф снова опирался на плечо внука – пусть и не так тяжело, как прежде.
Когда лакей оставил их наедине, Седрик уселся на ковер у камина вместе с Дугалом. Несколько минут он молча гладил пса по ушам и глядел в огонь.
Граф наблюдал за ним. Взгляд мальчика был задумчив и печален; раз или два он тихонько вздохнул. Граф сидел неподвижно, не отрывая глаз от внука.
– Фаунтлерой, – сказал он наконец, – о чем ты думаешь?
Фаунтлерой поднял голову, отважно силясь улыбнуться.
– Я думал про Душеньку, – сказал он, – и… еще я думаю, что мне надо встать и походить.
Он поднялся, сунул ладошки в карманы и стал мерить комнату шагами. Глаза его ярко горели, губы были крепко сжаты, но он не опускал головы и шагал твердо. Дугал лениво повернулся, посмотрел на него, а потом тоже встал и, подойдя к мальчику, принялся встревоженно следовать за ним. Фаунтлерой вынул одну руку из кармана и положил ее зверю на голову.
– Какой хороший пес, – сказал он. – Настоящий друг. Он знает, что я чувствую.
– А что ты чувствуешь? – спросил граф.
Ему жаль было видеть, как малыш впервые в жизни страдает от тоски по дому, но его порадовала отвага, с которой он силился ее побороть. Храбрость мальчика была ему приятна.
– Иди сюда, – позвал он.
Фаунтлерой подошел к нему.
– Я раньше никогда не уезжал из дому, – признался мальчик. Карие глаза его глядели печально. – Очень странное чувство, когда всю ночь надо провести в чьем-то замке, а не у себя дома. Но Душенька не очень далеко. Она велела мне помнить об этом и… и мне уже семь лет… и еще я всегда могу посмотреть на портрет, который она мне дала. – Он сунул руку в карман и выудил коробочку, обитую фиолетовым бархатом. – Вот, – сказал Седрик. – Смотрите, надо нажать вот тут на пружинку, крышка откроется, и вот она!
Он стоял совсем рядом с креслом графа и теперь, вынув коробочку, оперся на подлокотник и на руку старика так доверчиво, будто это для них обоих самое обычное дело.
– Вот она, – повторил Седрик, когда крышка открылась, и с улыбкой поднял лицо.
Граф хмуро свел брови; ему вовсе не хотелось видеть ее портрет, но он все же взглянул против воли. Лицо, смотревшее из коробочки, оказалось столь юным и очаровательным, столь похожим на стоящего рядом с ним ребенка, что он вздрогнул от неожиданности.
– Ты, должно быть, думаешь, что очень любишь ее, – сказал он.
–Да,– ответил лорд Фаунтлерой с простодушной прямотой,– и я думаю, что это правда. Понимаете, мистер Хоббс мне друг, и Дик, и Бриджет, и Мэри, и Майкл – они все мои друзья, но Душенька… она моя самая близкая подруга, и мы всегда все друг другу рассказываем. Мой отец оставил меня заботиться о ней, и когда я вырасту, то буду работать, чтобы зарабатывать для нее деньги.
– И чем ты намерен заняться? – спросил граф.
Его милость опустился на ковер и уселся там, по-прежнему держа портрет в руке. Казалось, он всерьез размышляет над ответом.
– Можно, конечно, стать компаньоном мистера Хоббса, – сказал он, – но, если честно, мне хотелось бы быть президентом.
– Вместо этого мы пошлем тебя в палату лордов, – сказал его дед.
– Ну, – задумался лорд Фаунтлерой, – если я не смогу стать президентом и если это прибыльное дело, то я не возражаю. Торговать в бакалейной лавке иногда скучновато.
Возможно, он стал мысленно взвешивать все за и против, поскольку некоторое время сидел очень тихо, глядя на пламя в камине.
Граф тоже умолк; откинувшись в кресле, он наблюдал за внуком. Множество новых, непривычных мыслей проносилось в голове пожилого дворянина. Дугал вытянулся у огня и уснул, положив голову на массивные лапы. Повисло долгое молчание.
Где-то через полчаса в библиотеку провели мистера Хэвишема. Когда он вошел, в просторной комнате было очень тихо. Граф все так же сидел, откинувшись на спинку кресла. Увидев адвоката, он выпрямился и предупреждающе поднял руку – казалось, это вышло у него против воли, само собой. Дугал все еще спал, а совсем рядом с ним, подложив локоть под кудрявую голову, спал маленький лорд Фаунтлерой.
6
Когда Седрик проснулся поутру – он даже не заметил, как накануне вечером его отнесли в кровать, – первыми звуками, которые до него донеслись, были треск дров в камине и приглушенные голоса.
– Так что будь осторожна, Доусон, не упоминай об этом, – сказал кто-то. – Он не знает, почему ей не позволено жить с ним, и причины ему открывать нельзя.
–Коли милорд так велит, мэм,– ответил другой голос,– знамо, надобно слушаться. Но только между нами, мэм, прислуга я или нет, а сказать должна, никуда энто не годится – разлучать бедную молодую вдовушку с ейной плотью и кровью, тем пуще что он такой славный малютка и по рождению дворянин. Джеймс и Томас, мэм, вчерась в людской оба божились, мол, отродясь не видали они – да и никто из ливрейных джентльменов не видал – такого обхождения: уж такой он добрый да вежливый, да все ему любопытно, как с закадычными друзьями болтает. И кроткий, будто ангелочек,– не то что энтот, вы уж простите, мэм, от которого кровь в жилах стынет порою. А когда позвали нас в библиотеку, чтоб нести евоную милость наверх, и Джеймс поднял его на руки, уж такое было у него невинное румяное личико! А кудряшки шелковые как рассыпались! Краше и представить себе нельзя. И милорд-то тож не слепой, потому как поглядел на энто дело и Джеймсу говорит – смотри,
