Маленький лорд Фаунтлерой - Фрэнсис Ходжсон Бернетт
– У меня есть послание от миссис Эррол, – сообщил он.
– Не нужны мне ее послания! – рыкнул его сиятельство. – Чем меньше я буду о ней слышать, тем лучше.
– Оно достаточно важное, – заметил адвокат. – Она предпочла бы не принимать содержания, которое вы ей назначили.
Граф вскинулся в кресле.
– Что? – завопил он. – Что такое?
Мистер Хэвишем повторил свои слова.
– Она утверждает, что деньги ей не нужны и, раз вы не находитесь в дружеских отношениях…
– Дружеских! – взъярился милорд. – Еще чего вздумала! Мне сама мысль о ней отвратительна! Алчная крикливая американка! Ни за что не стану с ней встречаться!
–Милорд,– сказал мистер Хэвишем,– разве можно назвать ее алчной? Она ничего не просит. И отказывается от денег, которые вы предлагаете.
– Все это притворство! – отрезал благородный дворянин. – Она хочет умаслить меня, чтобы добиться встречи. Думает, я стану восхищаться ее гордостью. Ничего подобного! Это все та же американская независимость! Я не потерплю, чтобы она побиралась у парковых ворот. Она мать моего внука, она должна поддерживать репутацию нашего рода – и она будет ее поддерживать. Деньги ей взять придется, хочет она того или нет!
– Но она не станет их тратить, – сказал мистер Хэвишем.
– Мне все равно, станет или нет! – выплюнул милорд. – Деньги у нее будут. Она не сможет рассказывать людям, что живет как нищенка, потому что я ничего для нее не сделал! Я не дам ей внушить мальчишке, будто я негодяй! Наверняка она уже заронила в его мысли отраву, настроила против меня!
– Вовсе нет, – сказал мистер Хэвишем. – И у меня есть для вас еще одно сообщение, которое докажет, что это не так.
– Ничего не желаю слышать! – прохрипел граф, запыхавшись от гнева, распаленной гордыни и боли.
Но мистер Хэвишем продолжал:
– Она просит вас проследить, чтобы лорд Фаунтлерой не услышал ничего, что натолкнет его на мысль, будто вы их разлучаете из-за предубеждения против нее. Мальчик очень ее любит, и она убеждена, что это воздвигло бы между вами стену. Она считает, что он этого не поймет, но, возможно, станет бояться вас – как минимум это помешает ему проникнуться к вам теплыми чувствами. Миссис Эррол сказала сыну, что он слишком мал, чтобы понять причину, но узнает ее, когда подрастет. Она хочет, чтобы никакая тень не омрачила ваше знакомство.
Граф откинулся на спинку кресла. Его грозные глубоко посаженные стариковские глаза ярко блеснули под мохнатыми бровями.
– Вот как! – сказал он, по-прежнему тяжело дыша. – Неужели? Выходит, мать ему ничего не сказала?
– Ни единого слова, милорд, – спокойно произнес адвокат. – В этом я могу вас уверить. Ребенок готов считать вас самым добрым и любящим из дедов. Ему не говорили ничего, абсолютно ничего такого, что заставило бы его усомниться в вашем совершенстве. И, поскольку в Нью-Йорке я в мельчайших деталях исполнял ваши инструкции, он видит в вас истинное воплощение щедрости.
– В самом деле?
– Даю вам слово чести, – сказал мистер Хэвишем, – что впечатление лорда Фаунтлероя о вас будет полностью зависеть от вашего поведения. И если вы простите мне эту вольность, осмелюсь высказать предположение, что вы добьетесь с ним большего успеха, если воздержитесь от неодобрительных высказываний о его матери.
– Пф! – воскликнул граф. – Мальчишке всего семь лет!
– Эти семь лет он провел с матерью, – парировал мистер Хэвишем, – и любит ее всей душой.
5
Лишь вечером следующего дня карета с маленьким лордом Фаунтлероем и мистером Хэвишемом отправилась в путь по длинной аллее, ведущей к замку. Граф распорядился, чтобы его внук прибыл к ужину, а еще он по какой-то ему одному известной причине велел, чтобы мальчика прислали в комнату, где он намеревался его принять, одного. Пока экипаж катился по аллее, лорд Фаунтлерой сидел, удобно откинувшись на мягкие подушки, и с чрезвычайным интересом обдумывал предстоящую встречу. На самом деле любопытство в нем вызывало абсолютно все, что ни попадалось на глаза: карета с крупными ухоженными лошадьми, поблескивающая упряжь, высокие кучер и лакей в роскошных ливреях. Особенно его интересовало изображение венца на двери экипажа – он даже завязал знакомство с лакеем, надеясь выяснить, что оно означает.
Когда карета поравнялась с главными воротами парка, Седрик выглянул в окно, чтобы хорошенько рассмотреть огромных каменных львов, украшавших въезд. Ворота открыла дородная румяная женщина, которая вышла из очаровательного маленького домика, увитого плющом. С крыльца сбежали двое детей и остановились, глядя широко распахнутыми круглыми глазами на маленького мальчика в карете, который, в свою очередь, тоже смотрел на них. Их мать с улыбкой сделала реверанс, и дети – две маленькие девочки – по ее знаку тоже неловко присели.
– Она меня знает? – спросил лорд Фаунтлерой. – Кажется, она думает, что знает. – И, сняв черную бархатную шляпу, он улыбнулся ей. – Как поживаете? – дружелюбно спросил он. – Доброго вам вечера!
Казалось, женщину это обрадовало. Улыбка на ее румяном лице стала еще шире, голубые глаза приняли ласковое выражение.
– Благослови Господь вашу милость! – сказала она. – Благослови Господь ваше хорошенькое личико! Удачи и счастья вам, ваша милость! Добро пожаловать!
Лорд Фаунтлерой помахал шляпой и еще раз кивнул, когда карета прокатилась мимо.
– Какая славная женщина, – сказал он. – Кажется, она любит детей. Мне бы хотелось ее навестить и поиграть с ее ребятами. Интересно, хватит их, чтобы составить отряд?
Мистер Хэвишем не стал говорить Седрику, что ему едва ли позволят играть с детьми замкового сторожа, решив, что у него еще будет довольно времени на то, чтобы это осознать.
А карета все катилась и катилась между прекрасными высокими деревьями, которые росли по обе стороны аллеи и, простирая друг к другу свои широкие ветви, обрамляли ее качающейся аркой. Седрик никогда в жизни не видел подобных деревьев – они были такие величественные и статные, и ветки на их толстых стволах начинались очень-очень низко. Он тогда еще не знал, что замок Доринкорт – один из самых красивых во всей Англии; что его парк – один из самых обширных и изысканных, а деревьям и подъездной аллее и вовсе, пожалуй, нет равных. Он знал только, что все здесь очень красивое. Ему нравились высокие деревья с раскидистыми ветвями, которые пронизывало золотыми копьями лучей вечернее солнце. Нравилась совершенная тишина, лежащая вокруг. Ему доставила огромное, невиданное доселе удовольствие красота, которую он то и дело углядывал в просветах под и между низкими ветвями, – величественная и прекрасная ширь парка, по которой были рассыпаны и другие статные деревья – иногда поодиночке, иногда рощицами. Тут и там карета миновала заросли
