Маленький лорд Фаунтлерой - Фрэнсис Ходжсон Бернетт
Приведя себя в порядок, они спустились в другую комнату, тоже просторную и светлую, с низким потолком и тяжелой мебелью великолепной резьбы. Там стояли глубокие стулья с огромными высокими спинками, причудливые полки и шкафы со всякими прекрасными диковинками. Перед камином лежала громадная тигриная шкура, а по бокам стояли два кресла. Великолепная белая кошка, отозвавшись на ласку лорда Фаунтлероя, последовала за ними вниз и, когда он прыгнул на ковер, величаво свернулась подле него, словно предлагала дружбу. Седрик очень обрадовался; он улегся рядом, подперев щеку рукой, и принялся с увлечением гладить зверька, не замечая, о чем переговариваются его мать и мистер Хэвишем.
Беседовали они и вправду тихо. Миссис Эррол была немного бледна и казалась встревоженной.
– Ему ведь не нужно уходить тотчас? – спросила она. – Сегодня он может остаться со мной?
– Да, – ответил мистер Хэвишем тоже приглушенным голосом, – сегодня ему уходить не обязательно. Я сам наведаюсь в замок сразу после трапезы и сообщу графу о нашем приезде.
Миссис Эррол опустила взгляд на Седрика, который с беззаботной грацией растянулся на желто-черной шкуре; пламя камина освещало его красивое румяное личико и спутанные кудри, рассыпавшиеся по ковру. Довольная кошка сонно мурлыкала, убаюканная мерными движениями ласковой детской ладошки.
Миссис Эррол печально улыбнулась.
– Его сиятельство не знает, что отбирает у меня, – сказала она с грустью. Потом подняла голову и посмотрела на адвоката. – Не могли бы вы сказать ему, что я не хотела бы брать у него денег?
– Денег! – удивленно повторил мистер Хэвишем. – Вы о содержании, которое он вам назначил?
– Да, – просто ответила она. – Мне бы не хотелось получать содержание. Дом я вынуждена принять – и благодарна графу за то, что позволил мне жить рядом с сыном; но у меня есть кое-какие собственные средства, которых вполне хватит для простой жизни, а больше мне ничего не нужно. Раз он так меня не любит, мне будет казаться, будто я продаю ему Седрика. Я расстаюсь с сыном лишь по любви – я так люблю его, что готова забыть себя ради его блага, и еще потому, что этого хотел бы его отец.
Мистер Хэвишем потер подбородок.
– Весьма необычное решение, – сказал он. – Он очень рассердится. Он этого не поймет.
– Думаю, поймет, когда поразмыслит, – сказала она. – Деньги мне не нужны, и с чего мне принимать подарки от человека, который ненавидит меня настолько, что забирает у меня моего малыша – ребенка его собственного сына?
Несколько мгновений мистер Хэвишем молчал с задумчивым видом.
– Я передам ваше послание, – пообещал он наконец.
Потом был подан ужин, и они все вместе сели за стол – огромная кошка уселась на стул подле Седрика и величественно промурлыкала всю трапезу.
Когда позднее тем же вечером мистер Хэвишем явился в замок, его сразу же провели к графу. Тот сидел у камина в роскошном мягком кресле, положив ногу на подагрический табурет. Глаза его под кустистыми бровями глядели холодно, но мистер Хэвишем видел, что за притворной невозмутимостью таятся волнение и скрытый интерес.
– Что ж, Хэвишем, – сказал он, – вернулись, значит? Какие вести?
– Лорд Фаунтлерой с матерью прибыли в Корт-Лодж, – ответил мистер Хэвишем. – Они прекрасно перенесли путешествие и вполне здоровы.
Граф хмыкнул, нервно похлопывая ладонью по ручке кресла.
– Рад слышать, – немного нетерпеливо отрезал он и добавил: – Отлично. Присаживайтесь. Выпейте вина, отдохните. Что еще?
– Сегодня его милость останется с матерью. Завтра я доставлю его в замок.
Подняв руку, лежавшую на подлокотнике, старик прикрыл ею глаза.
– Ну, – сказал он, – продолжайте. Я ведь велел вам не писать мне об этом деле, так что вовсе ничего не знаю. Что он за мальчишка? Мать меня не интересует. Каков он сам?
Мистер Хэвишем сделал маленький глоток портвейна, который налил для себя, и сел со стаканом в руке.
– Не так-то просто дать оценку характеру семилетнего ребенка, – осторожно начал он.
Предрассудки графа были весьма сильны. Он резко вскинул голову; с его губ сорвалось крепкое словцо.
– Дурак, значит? – спросил он. – Или неуклюж? Американская кровь сказывается?
– Не думаю, что она ему повредила, милорд, – ответил адвокат в своей сухой, осторожной манере. – Я не слишком хорошо разбираюсь в детях, но мне показалось, что это замечательный ребенок.
Его речь всегда отличалась невозмутимостью и взвешенностью, но сейчас он постарался говорить даже чуть сдержанней, чем обычно. Острый ум подсказал ему, что будет лучше, если граф составит собственное мнение, – пусть первая беседа с внуком застанет его врасплох.
– Здоровый и развитой? – спросил милорд.
– Насколько я могу судить, отменно здоровый и достаточно развитой, – ответил адвокат.
– Не кривобок ли, не похож на пугало? – продолжал допытываться граф.
Тонкие губы мистера Хэвишема тронула едва заметная улыбка. Перед его мысленным взором возникла картина, оставленная им в Корт-Лодж: очаровательный изящный мальчик, с уютной беззаботностью раскинувшийся на тигровой шкуре, спутанная россыпь светлых кудрей, ясное розовощекое личико.
– Я бы сказал, среди прочих мальчишек его можно посчитать красивым, милорд, – сказал он, – хоть из меня, пожалуй, не лучший судья. Но осмелюсь предположить, вы найдете, что он несколько отличается от большинства английских детей.
– Не сомневаюсь, – осклабился граф, вздрогнув от приступа подагрической боли. – Мне не раз доводилось слышать, что американские дети – нахальные маленькие попрошайки.
– Здесь речь не о нахальстве, – сказал мистер Хэвишем. – Мне сложно описать, в чем заключается это отличие. Он чаще общался с пожилыми людьми, чем с детьми, и результатом стала некая смесь зрелости и инфантильности.
– Это и есть то самое американское нахальство! – не унимался граф. – Я о нем слышал. Они называют его зрелостью и свободой. А на самом деле это не что иное, как скотское бесстыдство и дурные манеры!
Мистер Хэвишем снова глотнул портвейна. Он почти никогда не спорил со своим благородным покровителем – и особенно когда в благородной ноге его покровителя взыгрывала подагра. В такие дни лучше всего было просто оставить тему. Несколько мгновений длилось молчание. Прервал его
