Маленький лорд Фаунтлерой - Фрэнсис Ходжсон Бернетт
Уже перед самым отплытием, когда он стоял у фальшборта на верхней палубе и наблюдал за последними приготовлениями, наслаждаясь суетой и криками моряков и портовых рабочих, его внимание привлек небольшой переполох среди стоявших неподалеку пассажиров. Кто-то торопливо прокладывал себе путь сквозь толпу, направляясь в его сторону. Между пассажиров показался юноша, в руке его мелькало что-то ярко-красное. Это был Дик, и до Седрика он добрался, совершенно запыхавшись.
– Я всю дорогу бежал, – сказал он. – Пришел тебя проводить. Дела идут отменно! Вот, купил тебе со вчерашней выручки. Возьмешь с собой, когда будешь со всякими франтами вращаться. Обертку я, правда, потерял, пока внизу через матросиков продирался. Вышвырнуть меня хотели. Это платок носовой.
Свою тираду Дик выпалил на одном дыхании. Тут послышался звон колокола, и он припустил обратно раньше, чем Седрик успел раскрыть рот.
– Покедова! – крикнул Дик напоследок. – Покрасуйся там перед франтами. – И исчез из виду.
Через несколько секунд они увидели, как он пробрался через толпу на нижней палубе и спрыгнул на землю за мгновение до отплытия. Уже на пристани парень обернулся и помахал им кепкой.
Седрик посмотрел на платок, который крепко сжимал в руке. Тот был из ярко-красного шелка, с узором из фиолетовых подковок и лошадиных голов.
Вокруг поднялся оглушительный гул, скрип и галдеж. Люди на пристани кричали друзьям, а те с парохода – обратно.
– До свидания! Прощайте! Прощай, старина! – повторяли, казалось, все до единого. – Не забывайте нас! Напиши, как доберешься до Ливерпуля. До свидания! Прощайте!
Маленький лорд Фаунтлерой перегнулся через фальшборт и замахал красным платком.
– Прощай, Дик! – что есть мочи крикнул он. – Спасибо! Прощай, Дик!
Огромное судно стало удаляться, люди снова загалдели, а мать Седрика опустила вуаль на глаза. На берегу продолжалась неописуемая сутолока, но Дик не видел ничего, кроме ясного детского личика и сияющих на солнце светлых волос, которыми поигрывал ветерок, и ничего не слышал, кроме сердечного юного голоса, кричавшего: «Прощай, Дик!» И вот уже неторопливый, степенный пароход увозил маленького лорда Фаунтлероя все дальше от родных мест – увозил в неведомую страну его предков.
4
Лишь в путешествии мать Седрика открыла ему, что они не будут жить под одной крышей. Когда он впервые об этом услышал, горе его оказалось столь велико, что мистер Хэвишем убедился в мудрости решения графа поселить миссис Эррол неподалеку от замка, чтобы сын с матерью могли часто встречаться. Было очевидно, что иначе мальчик не вынес бы разлуки. Но мать говорила с ним так нежно и ласково, так горячо убеждала в том, что будет совсем рядом, что через какое-то время страх расставания почти совсем перестал угнетать его.
– Я буду жить очень близко к замку, Седди, – повторяла она всякий раз, как об этом заходила речь, – совсем близко, и ты каждый день сможешь прибегать ко мне, и у тебя будет для меня столько новостей! Мы будем так счастливы! Там очень красиво. Твой папа часто мне рассказывал о своем доме. Он очень любил его – и ты тоже полюбишь.
– Я бы полюбил его даже сильнее, если бы ты в нем жила, – отвечал маленький лорд, украдкой тяжело вздыхая.
Он не мог не дивиться загадочным обстоятельствам, из-за которых его Душеньке придется жить в одном месте, а ему – в другом. Дело было в том, что миссис Эррол сочла разумным не открывать ему причины такого решения.
– Мне бы не хотелось, чтобы ему говорили, – попросила она мистера Хэвишема. – Он не поймет, а только удивится и расстроится; уверена, ему проще будет проникнуться теплыми чувствами к графу, если он не узнает, что его дед так горько меня невзлюбил. Он никогда не сталкивался с ненавистью и черствостью, и для него было бы огромным ударом услышать, что кто-то может ненавидеть меня. Он такой любящий ребенок и очень привязан ко мне! Лучше ему не знать, пока он не станет старше, – и для графа так тоже будет намного лучше. Пусть Седди еще совсем мал, но это возвело бы между ними стену.
Поэтому Седрик знал лишь, что есть некая таинственная причина, которой в силу юности ему пока еще не понять, но которую ему откроют, когда он повзрослеет. Он был в недоумении, однако в первую очередь тревожила его не причина – и после множества разговоров с матерью, в которых она утешала его и в красках расписывала положительную сторону происходящего, отрицательная сторона постепенно начала блекнуть. И все же время от времени мистер Хэвишем замечал, как Седрик сидит и смотрит на воду с очень серьезным видом, объятый одним из своих причудливых старомодных настроений, и не раз слышал, как с его губ срывается совсем не детский вздох.
– Мне это не по душе, – признался мальчик в одной из бесед с адвокатом, которые уже почти стали у них обычаем. – Вы даже не представляете, как сильно. Но в мире очень много невзгод, и надобно их терпеть. Так Мэри говорит, и мистер Хоббс тоже, я как-то слышал. И Душенька хочет, чтобы я жил с дедушкой, понимаете, потому что все его ребятишки умерли – и это очень большая беда. Надобно пожалеть человека, у которого все дети умерли – да еще так неожиданно.
Все, кто ни заговаривал впервые с маленьким лордом Фаунтлероем, неизменно приходили в восторг от того, какой мудрый и рассудительный вид он напускал на себя, увлекаясь беседой. Это, а еще старомодные словечки, которыми он пересыпал свою речь, и выражение крайней серьезности на его круглом невинном личике сражали новых знакомых наповал. Когда этот хорошенький цветущий кудрявый малыш усаживался, обняв коленку пухлыми ладошками, и пускался в мудреные разговоры, слушать его было донельзя увлекательно. Постепенно мистер Хэвишем заметил, что общество Седрика и ему приносит немало удовольствия и радости.
– Значит, ты постараешься полюбить графа? – спросил он как-то раз.
– Да, – ответил мальчик. – Он мне родня, а родню, конечно же, надобно любить; и потом, он был ко мне очень добр. Когда человек столько всего для вас делает и хочет дать вам все, что вы
