Огни Хафельберга - Софья Валерьевна Ролдугина
Он тоже был смотрителем в свое время. Ульвики неуютно передернуло плечами и подтянуло лямки милитаристского рюкзака. В общем, идти лучше кругом. К тому же, тут склон менее крутой и колючек меньше. А ты, Курт, зря надел такую красивую кофту, да еще белую.
Весь извозюкаешься. Это же горы, а не прогулочный парк. Лучше бы послушал моего совета. Честно, ничего бы с тобой не стало из-за куртки Гера Вальца. Она почти чистая, только дымом пахнет немного. Зато ее никакая ежевика не проколет». Ульрики не оборачиваясь, наставительно воздела палец к небу и ойкнула, случайно зацепив пресловутую ежевичную плеть. — Не люблю носить одежду с чужого плеча, — нейтрально ответил Шелтон, одергивая рука в светлого кашемирового джемпера, и Марцель сцедил с мешок в кулак.
Стратег бы скорее удавился, чем нацепил на себя что-то жесткое, тесноватое в плечах, с натирающим шею воротником и с пуговицами на внутренней стороне манжет, да еще и чужое, а значит, по определению грязное. — Ну, значит, нам с Марцелем придется тебе дорогу расчищать, если что. Философский развела руками Ульрики.
Я в такой экипировке, как танк, везде пройду. Выразительно похлопала она себя по ноге. — Учитесь, мальчики, это вам не попсовые джинсы, это настоящие военные штаны маскировочного окраса и специальной ткани. И куртка плотная, и ботинки с шипами. Марцель сунул руки в карман толстовки и хмыкнул скептически. — Запаришься. Это вы замерзнете, — парировала улерике, лихо отвернув бейсболку козырьком назад и прищурилась.
— Горный массив Фелленд — не горка в песочнице. Высота у него около тысячи метров, и если здесь внизу двадцать три градуса тепла, то на тропе выше четырнадцати не будет. Я взял запасные свитера, а еще спички и термос с горячим кофе. Непререкаемый тон Шелтона ясно давал понять, что с темой одежды покончено.
Ульрике, вы так уверенно рассуждаете об Элленде. Случалось бывать в здешних горах? — Когда-то часто бродила тут, — рассеянно откликнулась она, срывая на ходу рябиновую гроздь, нависшего над тропой дерева. Ветка пружиниста качнулась, едва не хлестнув по лицу Марселя, идущего вторым. — Тут очень красиво. Внизу больше лиственных деревьев, вяз, бук, дуб, орешник, а выше — хвойники, сосны, ели и кедры.
Вы знаете, как пахнет воздух в кедровой долине! Улья реки порывисто развернулась, продолжая идти, только спиной вперед. Марцель поежился, ожидая, что она вот-вот зацепится за очередной корень, выпирающий из тропинки и растянется на земле. Но у ульрики словно была лишняя пара глаз на затылке, или просто чертовское везение, или кошачья ловкость. — Имею некоторое представление, — ответил Шелтон туманно.
Марцель ухмыльнулся в сторону. — Соврал, не хочет ударить перед ней в грязь лицом. Это было слегка забавно. «Он чудесный», — проникновенно сказала Ульрике и даже зажмурилась на секунду, а потом снова развернулась и раскинула руки в стороны, касаясь раскрытыми ладонями ветви орешника по бокам тропинки. Солнце покрывало медью волосы, торчащие из-под бейсболки. Сначала кажется, что ты вдыхаешь что-то лекарственное, чистое эфирное масло, а потом дышишь, дышишь.
Это смола и иголки, и сама почва все так густо пропитана запахом, что он проникает в кровь, и уже кажется, что любой другой воздух непригоден для дыхания, это как чары. Слово оказалось спусковым крючком. Мысли ульрики, калейдоскоп непохожих обрывочных картинок вдруг вспыхнули одним ярким, объемным образом, больше похожим на воспоминания или череду кадров из фильма.
Ночь, звездная бездна над головой, огромная поляна, травы примяты, утоптаны, кедровые спалины, окаймляющие ее с трех сторон, и обрыв в узкое, заросшее хвойниками ущелье с четвертой. Костер до небес, женщины в ярких платьях, горячее вино с можжевельником, перцем и лимонником горчит на губах, делает голову легкой, глупой, а ноги непослушными.
И надо идти в круг, ведь скоро танцы, но как хочется просто распластаться в траве, уставиться в небо крепить воздух, кедровый, горный, с привкусом дыма и вина. — Шванг! — А? — не в попад ответил Марцель, хлопая глазами, и только через секунду сообразил, что ни с того ни с сего застыл посреди тропинки и, видимо, стоит неподвижно уже достаточно для того, чтобы Шелтон забеспокоился.
— Не обращай внимания, задумался. И, добавил он совсем тихо, глядя в спину беспечно вышагивающей по тропе Ульрике, у нее завораживающие мысли. Я как будто кино смотрю. Раньше думал, что только твои мысли могу слушать бесконечно. Но ульрики — это нечто. В своем роде, конечно».
Взгляд Шелтона стал колючим. То же солнце, которое добавляло игривые медные искры в волосы ульрики, ложилось пятнами на лицо стратега, делая его похожим на мраморную маску. — Не увлекайся. Оставайся на чеку. Забыл? — Где-то поблизости ты слышал того сумасшедшего. — Скорее уж монстра, — Марцель инстинктивно обхватил плечи руками, как от холода. — Он не просто псих, он агрессивный псих, у него не разума, а труп разума, еще и сгнивший.
Черт, спасибо, что поднял мне настроение. Разозлившись непонятно на что, Марцель повернулся и побежал за Ульвике. — Кретин, сбил настрой. Но ведь правда, тот же лес, те же места… Чёрт, как бы действительно не напороться на монстра. — Ммм, Ульрике, послушай… Марцель был готов болтать о чём угодно, кроме загадочных психов с манией убийства и гниющими мозгами.
— Ты говорила, что отведёшь нас к месту смерти Даниэлы Ройтер, но ведь полицейские ничего не нашли, так откуда ты знаешь, куда она направилась? Ульрике скосила глаза на Марцеля. Ну, честно, я не знаю, я предполагаю. Все почему-то считают, что Даниэла пошла искать камни. Вообще, похоже на правду, разных камешков тут много, халцидон, цветной ангидрид, кварц, липидолит, нефрит, иногда даже малахит встречается, но это на разработках.
А вот на поверхности вряд ли найдется что-то интересное. Анна Линден водила Даниэлу к старым шахтам с той стороны горы. Ещё Даниэла любила фотографировать, но в тот день обещали грозу. Задумчиво протянула уйрики. И Даниэла знала.
А какая может идти речь о том, чтоб камешки искать или снимки делать, если вокруг скользкие скалы и дождь? С другой стороны, она взяла с собой коврик, спальный мешок и ещё кое-что в том же духе. Значит, собиралась ночевать в горах, в одной из пещер. Странно, да? Плюнув на гендерные стереотипы, Марцель ухватил Ульрики за локоть, так легче было подлаживаться под ее размашистые шаги.
— Да, — согласился он, — странно, а полицию странности не насторожили? — Это не у меня, спрашивайте, — хмыкнула Ульрики, — я там не работаю, но зато хорошо знаю горы и представляю, куда могла отправиться девушка вроде Даниэлы. — И куда же? — На могилу Ман-Нон. Марцель замедлил шаг, поневоле тормозя и ульрики.
Ман-Нон? — Ну, говорят, что она — главная ведьма этих земель. Жила в Хафельберге, когда он был еще деревушкой с дикими нравами. Криво улыбнулась ульрики. В мыслях у нее творилось нечто невообразимое — огонь, крики, мечущиеся человеческие тени. Марцель, вняв инстинкту самосохранения, отстранился от этого бедлама, стараясь особо не вслушиваться.
По легенде, она пришла издалека, эта Манон. У нее было другое имя, не похожее на здешние имена, и другой облик, волосы как смоль, кожа как горячишный мед, глаза как черный уголь. Манон умела предсказывать погоду по приметам, чувствовала ложь и знала свойства растений. Конечно, странную пришелецу посчитали ведьмой, однако сын старосты, рыжий великан с добрым сердцем полюбил ее и сделал своей женой, и никто в деревне не смог пойти против его слова.
А потом у Манон родилась девочка, чем-то похожая на нее, чем-то на отца. И все бы кончилось хорошо, и финал у сказки был бы счастливый, но однажды муж Манон заболел. Чтобы вылечить его, она послала дочь в лес за травами и какой-то особой плесенью из дальней пещеры, а сама осталась ухаживать за больным.
Но в то же время одна злая женщина, которая хотела забрать мужа Манон себе, обвинила ее в злом колдовстве и в том, что она пытается не вылечить, а извести собственного мужа. Видимо, наветы были правдоподобными, потому что в ту же ночь Манон вытащили за волосы из дома и забили насмерть, а тело скинули в угольную яму, закидали хворостом и сожгли.
Деревенский священник, который ненавидел Манон за ее знания, благословил жителей деревни на расправу и сам первым подбросил вязанку дров. А муж Манон, словно почувствовав, что с любимой происходит
