Легенды и сказания кельтов - Джекобс Джозеф
И все телки были в загоне еще до захода солнца.
На следующее утро хозяин сказал:
«Джек, тропа через болото к пастбищу совсем разбита, овцы на каждом шагу увязают в грязи. Пойди и сделай так, чтобы их копыта никуда не проваливались».
Примерно через час он пришел к болоту и увидел, что Джек точит разделочный нож, а овцы щиплют траву неподалеку.
«И каким это образом ты собираешься мостить тропу, Джек?» — спросил он.
«Все должно быть хорошо подготовлено, хозяин, — ответил Джек, — и хорошо начатое дело — это уже наполовину сделанное дело. Я наточу нож и отрежу копыта всем овцам в стаде, и ты будешь очень счастлив».
«Отрежешь копыта моим овцам? Ты мерзавец! Зачем тебе отрезать им копыта?»
«Ты же сам сказал, чтобы их копыта никуда не проваливались. У них не будет копыт, поэтому они никуда и не провалятся».
«Ты дурень, я имел в виду хорошую тропу для овечьих копыт».
«Жаль, что ты этого не сказал, хозяин. Тогда с тебя один фунт, тринадцать шиллингов и четыре пенса, если ты не хочешь, чтобы я закончил порученную тобой же работу».
«Да провались ты к дьяволу с твоими пенсами!»
«Лучше молиться, чем поминать дьявола, хозяин. Может быть, ты жалеешь о нашей сделке?»
«Во всяком случае… пока еще нет».
На следующий вечер хозяин собрался на свадьбу и, прежде чем отправиться в путь, сказал Джеку:
«Мне бы уйти оттуда в полночь, и я хочу, чтобы ты туда пришел и проводил меня домой, а то боюсь, что могу выпить лишнего. Если же ты вдруг окажешься там еще раньше, то следи, чтобы я ничего такого не натворил. За мной нужен глаз да глаз! А я уж потом обязательно позабочусь о том, чтобы и тебе что-нибудь перепало с праздничного стола».
Около одиннадцати часов, когда пир был в самом разгаре, хозяин, пребывая в прекрасном настроении, почувствовал, как что-то липкое ударило его по щеке и упало рядом со стаканом. Когда же он опустил взгляд, то увидел овечий глаз. Пока он соображал, что к чему, еще один глаз шлепнулся с другой стороны. Он уже начал сердиться, но сдержался. А когда через пару минут он поднес стакан ко рту, чтобы отпить вина, туда плюхнулся третий глаз. Он с отвращением выплюнул вино и закричал:
«Боже мой, хозяин этого дома, разве тебе не стыдно от того, что в праздничной зале есть кто-то, кто способен совершить такую гадость?»
«Хозяин, — вместо него сказал Джек, — не вини ни в чем этого честного и добропорядочного человека. Он тут ни при чем — это ведь я бросал в тебя глаза, чтобы напомнить, что я уже тут. Ты же сам велел мне прийти пораньше, сказал, что за тобой нужен глаз да глаз. Ну вот, я и принес глаза[55]. Да и сам хотел бы выпить за здоровье жениха с невестой, как ты обещал».
«Ах ты, мерзкий негодяй! Откуда у тебя эти глаза?»
«А где же мне их взять, как не у твоих овец? Или ты хотел, чтобы я полез к соседу, а тот бы за это меня на кол посадил?»
«О горе мне! И зачем только я связался с тобой».
«Вы все свидетели, — сказал Джек, — что мой хозяин сожалеет о встрече со мной. Наш договор разорван. Хозяин, с тебя двойная плата, а потом иди в соседнюю комнату и лежи как человек, в котором есть хоть капля порядочности, пока я не сдеру с тебя полоску кожи шириной в дюйм от твоего плеча до бедра».
Все присутствовавшие стали возмущаться, но Джек спокойно добавил:
«Вы же не препятствовали ему, когда он сдирал такие же полоски со спин моих двух братьев? Когда гнал их домой к бедной матери — избитых и без гроша в кармане».
Когда же присутствовавшие в зале услышали об условиях соглашения, они согласились, что все должно быть по справедливости. Хозяин взревел и заорал, но никто не пришел к нему на помощь. Наоборот, его раздели до бедер, уложили на пол в соседней комнате, а Джек встал над ним, держа в руке разделочный нож.
«А вот теперь, старый жестокий негодяй, — сказал он, проводя ножом по полу, — я сделаю тебе одно предложение. Дай мне, помимо двойного жалованья, еще двести гиней, чтобы поддержать моих бедных братьев, и я — так уж и быть — не стану сдирать с тебя кожу».
«Нет! — ответил тот. — Лучше сдирай с меня всю кожу с головы до ног».
«Ну хорошо, ты сам это предложил», — с ухмылкой сказал Джек. Но как только он сделал первый надрез, Серый негодяй взревел:
«Все, хватит, я отдам тебе деньги».
«А теперь, дорогие соседи, — обратился ко всем присутствующим Джек, — не думайте, что я какой-то злодей, — я этого не заслуживаю. У меня не хватило бы духу вырвать глаз даже у крысы. Я купил полдюжины овечьих глаз у мясника и использовал только три из них».
После этого все снова перешли в главную залу и усадили Джека рядом с собой за стол. И все пили за его здоровье, а он пил за здоровье всех сразу. А потом шесть крепких парней проводили его и хозяина до дома. И они все ждали в гостиной, пока тот не отдал двойную плату и двести гиней. Когда же Джек вернулся домой, он принес бедной матери и изувеченным братьям радость. И с той поры его уже никто не звал Джеком-дураком. С тех пор его знали как Джека, сдирающего шкуру с негодяев.
Глава 13. Бет-Геллерт
Источник. Я перефразировал тут известную поэму достопочтенного Уильяма Роберта Спенсера «Бет-Геллерт, или Могила борзой» (Beth Gêlert, or the Grave of the Greyhound), впервые изданную 11 августа 1800 года. Позднее она была опубликована в «Поэмах» Уильяма Роберта Спенсера (Poems, 1811). Как будет видно далее, эти даты имеют большое значение. В своем примечании Спенсер пишет: «История этой баллады является традиционной для деревеньки у подножия Сноудона, где находился дом Ллевелина Великого[56]. Борзую (грейхаунда) по кличке Геллерт подарил его тесть, король Джон, в 1205 году. Это место по сей день называется Бет-Геллерт, или Могила Геллерта». На деле никаких свидетельств существования предания, связанного с Бет-Геллертом, до Спенсера обнаружить не удалось. Оно не упоминается ни в «Путевых заметках» Джона Леланда (Leland's Itinerary), ни в «Путевых заметках» Томаса Пеннанта (Pennant's Tour, 1770), ни в «Путешествии по Уэльсу» Уильяма Бингли (Tour in Wales, 1800). Джордж Борроу в своей книге «Дикий Уэльс» (Wild Wales: Its People, Language and Scenery, 1862) упоминает эту легенду, но не утверждает, что она проистекает из местных преданий.
Параллели. Единственная параллель этой легенде, которую можно проследить в кельтской культуре, как отметил Крокер, это история о Партолоне[57], который из ревности убил борзую своей жены. Ее каменное изваяние найдено в Ап-Брюне, в графстве Лимерик. Как хорошо известно и подробно обсуждалось господином Сабином Баринг-Гулдом в его книге «Мифы и легенды Средневековья» (Curious Myths of the Middle Ages) и господином У. А. Клустоном в его «Народных сказках» (Popular Tales and Fictions), история о человеке, который опрометчиво и в спешке убивает собаку (ихневмона, ласку и т. п.), спасшую его ребенка от смерти, — одна из тех, которые пришли на Запад с Востока.
Как указывает господин Клустон, этот мотив все еще весьма популярен в Индии — стране, где она зародилась. Почти не вызывает сомнений, что ее корни — буддийские. Покойный профессор С. Бил приводил самую раннюю известную версию китайского перевода «Виная-питаки»[58] в 1882 году. Концепция животного, жертвующего собой ради других, является специфически буддийской; ее апофеозом считается образ Лунного зайца из «Саса-джатаки»[59], где Будда приносит себя в жертву.
Эта концепция проникла на Запад в двух формах. Первая — это история о животном, спасающем людей ценой своей собственной жизни. В своей книге «Басни Эзопа» (Fables of Æsop», 1889) я указал на весьма древний пример такой формы, встречающийся уже во II веке в цитатах одного раввина. Он заканчивается весьма близкой параллелью с историей о Геллерте: «Они воздвигли пирамиду над его могилой, и это место до сих пор называется Могилой Собаки». Приписываемая Вергилию поэма «Кулекс», по-видимому, представляет собой другой вариант той же темы.
