Былички и бывальщины. Старозаветные рассказы, записанные в Прикамье - Константин Эдуардович Шумов
299. Оне, еретники, недоброй смертью умирают. Иной человек умрет, как спит, а они наказаны. Дьявол их наказыват. Язык вытягат. А вот факт был. Один мужчина был. Жил он самостоятельно, дом-от большой, крыша круглая, матёрая. Тожо чертей знал. Но время вышло, видно, ему. На Печоре это было, там я людей знаю, по Унье проезжал не раз. У их был пацан-де годов пяти, он ведь всё понимат, лепёчет всё. А баба ушла корову доить, а он чё-то приболел, лежал на лавке больной, раньше коек не было. Он, говорит, лежал там, а пацан сидел тут на голбце. Она приходит с двора — корову-то подоила. А он говорит: «Мама! Каки-то три дяденьки зашли». Они ему показалися. «Двое-то тятю-то увели, а один на его место лег». — «Да ты чё врешь?!» — «Нет, мама. Тятю-то двое-те дяденьки забрали, а третий лег». Помер, он притворился, что помер. А народ-то везде одинаковый, оне это тоже берут на пушку. Ежели, говорят, дьявол, — пятки-то будешь жечь ему, огонь поставишь, он только мелькает. А ежели человек, — ему пятки будешь жечь, он не пошевелится. Вот и сделали. Приспособили огонь, подставили ему под пятки огонь, он как рванул, потолок кверху улетел. (13)
300. Старик-переселенец лежал в больнице. Наказывал сыну: «Умру, вызовите читать молитву надо мной одного старика. А сами уйдите». Старик читает и видит: рука откинулась, другая, нога, другая. Старик испугался, убежал. Утром приходят — тот на месте лежит, не шелохнется. Схоронили его. Но как ночь — ходит по полу, брякает. Что останется — съест. Они подымутся — никого нет. Тогда они мукой пол обсыпали — и остались следы, лапы. Они пошли к священнику. Он сказал, что старик-то богом проклятый и они должны его проклинать. Они стали проклинать его, он ходить перестал. (51)
301. За рекой у нас колдунья жила. Умирала очень долго, три дня мучилась. Сорока по коньку бегала все три дня. Муж оторвал конек и сбросил сверху. Сорока перестала бегать, и старуха умерла. Она вылетела из окна сорокой. (123)
302. Раз как-то старик один помирал, дак он двести сорожек съел и двести окуней. Это значит, двести мужчин и двести женщин. И от этого четыре тысячи чертей народилось. Сказывали, что он колдун, мужик-от этот. (27)
ПАСТУХИ ШАЛЯТ, А НА ВОЛКА МОЛВА ИДЕТ
Рассказы о знатливых пастухах
303. Пастух сам коров не пасет, их леший пасет. Филя у нас был, пастух, отец и мать сказывали. Берет у него лешак дойную корову и доит ее. Пастух если ему мешать станет, дак выше елок летит. Леший на трубочке играл. Это в старину все было. А теперь леших нет, теперь люди все сами лешие. (19)
304. Раньше у нас были таки пастухи, что наказывали: если кто к стаду подходит, голос свой обязательно подать должон. Эти пастухи с бесом зналися, а это все для того, чтобы лешего не увидел никто. (27)
305. Я маленькая была, с пастухом коров пасти ходила. Пастух сказал мне: «Сиди здесь и не ходи никуда». Я сижу, весь день пастуха не видела, и коровы где-то ходят. Где пастух ходил, бог его знает. Вечером все коровы собираются там, где надо: он в этом месте бадог вкапывал со словами какими-то. Еще была у пастуха трубка какая-то. Знания у пастуха не знаю как перенимали, но он ничего никому не рассказывал. Не знаю, как это коровы всегда собирались в одном месте, может, помогал ему кто. (35)
306. Пастух был. На крыльцо выйдет, струбит, и корова идет. Труба из бересты была свита. Струбил, чё-ко знал, видно, и корова пришла домой. А однажды корова не пришла. Мы пошли к нему на дом, спрашиваем. Говорит: «Она идет, сейчас уже придет». Один раз как-то болтал, не у нас в деревне, будто отдал он корову дьяволу. С дьяволом, говорят, знался. (42)
307. У нас когды-ко свекор рассказывал. У их тожо пастух жил, Филя-то. И вот хозяин-то не угодил лешему-то, и вот леший-то корову-то и угнал. У их украл, где пастух-то на фатёре жил. Оне ведь все лето искали корову. Он их сперва поманёжил, где-ко спрятал корову-то у их. Потом она вышла, корова, пришла. Вместе с пастухом искали. Потом уж отдал леший корову. (21)
308. В Кирьяновой пастушиха была, Евдокия, Соколовной звали. Зналася с окаянным. Выйдет на поле, три раза крикнет — весь скот на нее идет. Один пастух видел, как она на Бояршин луг пошла и что-то поет. Стоит у елки, волосы вскосматила, ногами как заяц прыгает. Он смотрел, а она все прыгала. Тут треснула ветка, она обернулась, а бежать-то поздно. «Ты что, говорит, испугалась?» Она ему ничё не сделала. Двадцать пять лет пасла, и весь скот к ней шел. (46)
309. И потом вот это я услышала. Старик был, он умер, рассказывал. Коров-то надо пасти — на Великий иди, ссякай древнюю елку в полдень комлём. И на этот, говорят, садися комель. Придет большушший мужик, ты с ним ничё не говори. Придет меньший старик, тогда с этим мужиком разговаривайся — или коровой платить или молоком за помощь. Вот раньшо у коров молоко терялось. Вот такие-то раньшо пастухи знающие были. Вот запрут где-ко коров, и коровы домой не идут. Люди видят, а хозяин не может найти. И много таких случаев не так давно было. (48)
310. Я сама пасти-то нанималась, а там с лешим и встретилась. Он пришел и не пасет, говорит мне: «Раз пришла в лес, вали, вали осину на полдень вершиной». Первый раз, как пришел, чтоб пасти, он со мной не разговаривал. Это всегда так. Когда только второй раз придет, тогда об этом разговаривают. (23)
311. Леший, говорят, есть. И черт есть. У нас-то пастух был, Андрий тоже. Вот как только весна будет, с лешим он идет яичко делить. Ворует яичко — на Христов день раньшо воровали яичко-де в церкви ли, где ли, пастухи-те. Потом пошел в лес, где-ко осину срубил, — это он все рассказывал, — сели-де на осину с им. Тот-де на том конце, леший на
