Былички и бывальщины. Старозаветные рассказы, записанные в Прикамье - Константин Эдуардович Шумов
312. Я, значит, когда первое лето попасла, видела: он, пастух Иона, когда коров смещал, у этой коровы возьмет волосы вот отсюда, с головы, к той сует, от той возьмет — другой сует, вот так вот всех коров обойдет, ну он это смещение делал всех коров, чтоб оне дружно были. А потом он берет из сумки мешочек какой-то небольшой и все с мешочком ходит. Ну, как же, думаю. «Сват Иона, а чё у тебя в мешочке?» — «Нельзя тебе говорить, не скажу». А выпить он любил. Когда-то он выпил, пришел спать, а я брату говорю: «Ты покарауль, а сумку-то я сперу, если он зашевелится, ты мне свистнешь». Я у него сумку сташшила, а он ведь узнал. А в мешочке у его было всего. Плишка. Плишка ее зовут. Она, как ласточка, весной она первая прибегает, вот серенькая маленькая. Засушенная у него. Потом дедушко-соседушко засушенный у его. Вот в земле ходит крот, это специально крот, а есть дедушко-соседушко. Он маленький, и усы вот такие вот загибаются. Потом громовая стрела, в лес-то бьет, раскалывает молния. Он находит ее в корне, серый камень, вот как палец. Потом у него ратная червь белая, а вечером да ночью она вот идет, рассыпается, как рис, вся. А потом она соединяется, как свет на ее пал, там солнце или ишшо что. И вот я все колышечки разобрала у него. Он проснулся, ну, думаю, всё, он в лесу меня отлупит. Поглядел так на меня и говорит: «Сумка-то не на месте стоит». Ну так же поставила, ну, как было, так и поставила! «Как же, говорю, не на месте? Не, сват Иона, как было, так и стоит», — «Ты ее брала?» — «Да я ее передвинула только». Открыл: «Ну как же ты ее передвинула, я же вижу, что брала. Ну и что ты там поняла?» Думаю: «Ну все, сейчас мне взбучка будет». Ой, я в тот день сама не своя была, боялася его! Потому что я знаю, что он слова какие-то знает, что он загонит меня в тайгу, что я и дома-то не найду. Ну я уж тут со слезами стала прощенья просить: «Сват Иона, я же просила показать, показать, а ты не показал». И вот всю дорогу с коровами идем, и всю дорогу я ему напеваю, аж сама до слез. Он говорит: «Ну ладно, ладно, все тебе прошшаю. Никому не говорила?» — «Нет». — «Никому не сказала?» — «Да боже ж, никому не скажу, что ты, не-ет». Лишь бы только самой хотелось посмотреть. «Ну все, прошшаю я тебе». И вот я его спрашиваю: «Зачем это?» — «А мало ли что. Видишь, чтоб у меня коровы не заболели». Он, значит, берет этот узелок и ряд проходит коров, потом второй ряд идет так вот. А говорить, вроде он ничё не говорил. Как опрыскивает, и ничё не сыплется — мешок-то ядреный. (12)
313. Бывало это, был у нас пастух другой, они соревновались. Не соревновались, а просто у них как-то не везло друг к другу. Между собой у них чё-то не гладко было. Если каку корову переведут к этому — корова ведь не виновата, конечно, — то тот ее подальше загонит, чтобы он искал подольше. Это было. (12)
314. За Камой пастух и на нашей стороне пастух, напротив нас. Три-четыре километра прямо-то. И по ту сторону Камы и здеся коровы наши. Там пастух и там пастух. И вот тот пастух, говорят, струбил — все наши до одной коровы в реку. И переплывают на ту сторону. Опять все эти коровы, как наш пастух струбил, вот здешний пастух, на эту сторону пошли. Полдня, говорят, так маяли коров. Ни один пастух не пересилил. Так вот разделились коровы. Те на ту сторону, другие — на другую. Неужели таку силу воли имели? Вот это я сама удивляюсь. Это была правда. Но это давно, конечно. (48)
315. Вот старушка умерла, уж тожно девяносто лет. У ей было это дело. Вот пастуха-то из-за стола вывели, чё-то испугался хозяин-то, неаккуратный был пастух, вот. И он у них усушил коров-от. Три недели коровы вкруг одного места ходили. Так землю истоптали, до колена тонули коровы. В грязи истоптали. Сухое место, вот. Как он привязал их тут-то? Люди увидят, пойдут искать, нигде коров нет. Три недели коровы домой не ходили. Какое молоко-то? За три недели сами едва живы пришли. Вот это такие хитрые люди были, пастухи. (48)
316. С пастухом поругалась хозяйка. Он привязал ее корову словами, слова наговорил. И она никуда не ушла, землю все копала, все ходила по кругу, и нигде травинки вот ни столько не было. Она вокруг этих деревьев все ходила, вот по кругу этому. Там поляна такая. Вот за то, что хозяйка поругалась: далеко-де скота гоняете, корова не наедается, и потом вечером рано приганиваете. И вишь, целую неделю мучилась. И мама у меня искала корову эту, отец не ходил, правда. С пастуха-то не спрашивают, корова где, подпасок отвечает, я и отвечаю, он только утром собирает, я их загоняю вечером. (12)
317. Как-то у наших соседей корова пропала. Пастух был знаткий человек, с бесом знался. Микита у нас пас, ему посулили бахила, да обмануть, видно, хотели. А он за этот обман что сделал: коровы-то мычат, а на двор не идут. А Микита бегает и кричит: «Бахилы, бахилы бегают». Сшили ему потом бахилы-то. (27)
318. Это хозяйку, котора ругалась из-за коровы, пастух стегнул вичкой. Заболела нога и заболела, он знал чё-то, видимо. Я с ним пасла, но не знаю, что за вичка така была. Она была у его из ивы, с ей и пас все лето, она ить не изломается, хоть суши ее. Это я помню. (12)
319. Нас одолели волки. По нашей дороге. Вот зимой в это время. Пастух к нам часто приходил, он ведь в лето пас. Отец и говорит: «Сват Иона, волки заедают нас. Собаку выпустить нельзя». Он говорит: «А где бушлат-от, Коля-то в котором пас?» — «Дак вон он висит». — «Пусть он накинет его, на лыжи встанет да обойдет
