Фундамент - Алексей Филиппович Талвир
Всхлипнув, Аркаша ответил:
— Я хотел бабочку поймать, а она улетела. Я за ней бежал-бежал, потом бабочка потерялась. Я посмотрел — тебя нигде нет, сада нет, нашей веранды тоже нет…
— Как же ты перебрался через овраг? Там же ручей течет.
— Я снял сандалии, взял их в руки и перешел, — ответил мальчик.
Тут милиционера осенила догадка:
— Слушай, по-моему это тебя я видел во дворе милиции. Ты сидел и в камешки играл. — И уже взрослым: — Я еще хотел подойти к нему, а потом передумал.
— Я не знал куда идти, а там валялись красивые камушки, — ответил Аркаша. Он так и сидел неподвижно на кровати, очевидно, ожидая распоряжения старших.
Александра Макаровна, присев на краешек постели, погладила сына по голове.
— Где вы его нашли? — обратилась она к женщине.
— Около вышки пограничников.
— Значит, около пяти километров прошел вдоль берега, — заметил Мурзайкин.
— Он стоял и плакал, — продолжала рассказывать женщина. — Я его спросила, почему он плачет. Он ответил, что заблудился. Сказал, что с папой и мамой приехал отдыхать, а как называется санаторий, не знает.
Иштуловы сердечно поблагодарили супругов, приютивших их ребенка, Архип Прокопьевич на руках перенес сына в машину.
Прощаясь, Мурзайкин пригласил их вечером, после ужина, к себе.
— Жена будет рада вас видеть. Да и поговорить хочется…
— Уга Атласовна в этом же санатории работает? — спросила Александра Макаровна.
— Работала в этом, перешла в другой. Говорит, нечего семейственность разводить. А может, в том санатории директор интереснее. Кто поймет этих женщин! После Кирены я ни одной ни в чем не верю.
Полдник и кое-что от обеда Иштуловым принесли прямо в комнату. Но после пережитого им было не до еды.
Архип Прокопьевич выпил только стакан чая, Александра Макаровна остаток сил употребила на то, чтобы уговорить сына хоть чем-нибудь подкрепиться. Аркаша морщился, отказывался… И вдруг его вырвало…
Иштулов побежал за медиками. Пришли врач я фельдшерица. Измерив температуру и осмотрев мальчика, сказали, что он перегрелся и в результате — солнечный удар.
Александра Макаровна не отходила от ребенка. Архип Прокопьевич пошел на ужин один. Зайдя к Мурзайкину, рассказал о последствиях похождений сына.
Иван Филиппович был искренне огорчен. Он тут же позвонил жене и попросил ее посмотреть Аркашу. Через несколько минут Уга Атласовна в сопровождении мужа была у Иштуловых.
Она осмотрела мальчика, согласилась с диагнозом своего коллеги. Утешила:
— Через два-три дня будет здоров. Не нужно так переживать.
Иван Филиппович обещал распорядиться, чтобы еду матери и сыну приносили сюда.
Когда Аркаша уснул, все вышли на террасу.
— Как поживают наши земляки? — спросила Уга Атласовна. Она по-прежнему была изящной и красивой. Только в ее черных густых волосах появились серебряные нити. Да синие, как море в штиль, глаза казались грустными и утомленными.
Иштулов ответил:
— Слышали, наверное… умер Анатолий Яндураев.
— Умер?! Не вынес, бедняга… — с сожалением произнесла Уга. — Что же у него оказалось? Когда мы уезжали, вроде бы подозревали инфаркт миокарда…
— Инфаркт и подтвердился, — продолжал Иштулов. — Он долго лежал в больнице. Вроде стал поправляться. Собирался вернуться в Москву… Врачи уже разрешили ему вставать… Он поднялся, сделал несколько шагов и… упал. На вскрытии обнаружили повторный инфаркт. Жалко человека… Так неудачно сложилась его жизнь в Вутлане…
— Жена с сыном где теперь? — спросил Мурзайкин.
— Сразу же после похорон уехали в Москву, там у нее тетка, дом…
Несколько минут прошли в тягостном молчании.
— Чигитовы все еще в Москве или в Вутлане?
— Были в Москве, но собираются в Вутлан… Уже есть приказ о назначении Чигитова управляющим шахтами «Союзсланца» в районе Вутлан — Элькасы. Со второй половины года запланировано начало строительства ТЭЦ.
— Значит, Кирилл Герасимович растет, не сдает позиций! — не без зависти произнес Мурзайкин.
— А как Харьяс? Сережа? — спросила Уга Атласовна.
— Сережа женился, стал папой…
— О, значит Харьяс уже бабушка! — воскликнула Уга. — Боже, как быстро идет время! Кажется, совсем-совсем недавно я видела его вот таким… И уже — папа!
— Для этого ума много не надо, — заметил Мурзайкин.
— Но ведь он уже взрослый, техникум окончил, работает, — впервые отозвалась Александра Макаровна.
Уга посмотрела на мужа холодно и укоризненно.
— Ну, а ты, Иван Филиппович, не скучаешь тут, домой не тянет?
— Тянет, черт возьми! И красоты здесь необыкновенные, и жизнь недорогая, и работа нетрудная — как раз для студента-заочника. А ощущение такое — вроде бы не в своей тарелке, — и все тут!
— Ну что ж, это хорошо. Значит, сердцем не состарился, на покой и легкую жизнь не тянет. Возвращайтесь в Вутлан. Там теперь всем нам работы хватит.
33
Июнь был сухим и горячим. Даже вековые сосны, подпирающие небо своими растрепанными буро-зелеными макушками, не спасали от зноя.
Окно комнатки Чигитовых-младших в подмосковном дачном поселке выходило на восток. И как только поднималось солнце, в комнате становилось невыносимо душно, как в пустыне Сахаре. Не спасало даже шерстяное одеяло, которым занавешивали окно.
Ромик проснулся, начал кряхтеть, ворочаться в постели, плакать…
Тамара, накинув ситцевый халатик, подбежала к сыну… Все ясно, утро в расцвете, пора вставать.
— Ах ты мой маленький звоночек, ах ты мой беспокойный сыночек, — ласково ворковала она у его кроватки. — Папа Сережа, подъем! Скоро семь, иди погуляй с сыном, а я приготовлю завтрак, не то на работу поедешь голодным, — будила Тамара мужа.
Сергей, высокий, длинноногий, раздавшийся в плечах и возмужавший, нехотя поднял голову с подушки. Ох, уж этот зной! Сколько ни спи, не почувствуешь себя отдохнувшим…
— Сейчас умоюсь, — Сергей в одних трусах с полотенцем через плечо выбегает во двор. По дороге к умывальнику, прибитому к дощатой изгороди, он делает несколько упражнений: зевая во весь рот, поднимает и опускает руки, перегибается назад, влево, вправо… Потом, прижав кисти к пояснице, несколько раз приседает…
И вот зацокал металлический пестик умывальника — по паре пригоршней воды на руки, на лицо, на грудь и спину…
Вот теперь другое дело… Почувствовав себя вновь свежим, бодрым, полным сил, Сергей глубоко и сладко вдохнул воздух, пронизанный солнечным светом. Обувшись, натянув рубашку и брюки, он взял на руки сына.
Роман, уже умытый, накормленный, в одной белой распашонке, весело улыбался, сучил толстыми ручками и ножками.
— Доброе утро, сынок! — приветствовал его счастливый отец. — Не будем мешать маме, пойдем прогуляемся.
Разогретый песок усыпан хвоей. Вдоль забора — густые кусты акации. Каждая веточка облеплена желтыми цветами, словно облита медом. Над ними, устрашающе жужжа, копошатся, перелетают хлопотливые пчелы и толстые, мохнатые шмели.
Ромик удивленно таращит серые материнские