У нас на Севере - Николай Васильевич Угловский
— Конечно, не вышел ни один? — спросил Костя. — Ох, и закоренелые, черти!
— Представь себе, обе женщины вышли. Сами явились утром к Овчинникову. А Петр Саватеев заболел. Говорят, горячка хватила. Ну, не беда, остынет, я еще раз его навещу.
— Вот это здорово! — восхитился Костя, но тут же озабоченно проговорил: — Надо бы, Антон Иванович, в Ельниках доскональную проверку сделать. Там больше тащат, только не самовольно, а с разрешения самого Прохорова, ей-богу. И трудодни у многих, по-моему, липовые. Конечно, фактов у меня пока нет, но ежели покопаться — найдутся и факты.
— Ладно, возьмемся скоро и за Прохорова. Уже то, что мы делаем в первой бригаде, наверняка скажется и на остальных. Хорошие вести не лежат на месте, верно? — рассмеялся Бескуров.
— Верно, Антон Иваныч, — весело сказал Костя. — Мы их расшевелим, будьте уверены. Да, чуть не забыл. Вам не рассказывал Матвей Сидорович, как он у Марьи Пивоваровой сено приходовал? Нет? Ох, и умора! Она же ему соседка, ну, та, которую вы с молоковозчиков сняли, помните?.. Заявляется это он к ней, серьезный такой, а она уже догадалась, в чем дело, двери на запор и в окно выглядывает. Сидорович, понятное дело, стучит в двери, сперва довольно вежливо, потом кулаки в ход пустил. А Марья открыла окно, подзадоривает: «Бей, Сидорович, бей, разобьешь — отвечать будешь…» Тогда Овчинников прыг с крыльца, ухватился за раму и полез в окно. Марья его и за волосы, и за бороду, и по-всякому, но Сидорович все-таки влез, спокойно этак снял с гвоздя хозяйкин ремень и огрел разок Марью по заднему месту. Потом они уже мирно пошли на сеновал. А там опять чуть не до драки. «Да у тебя тут пудов пятьдесят наберется, — говорит Овчинников. — Ну и здорова баба, мужику столько не осилить». А Марья свое: «Не пятьдесят, а двадцать». Ему бы еще кого с собой прихватить, так нет — один пошел. Спорят они на сеновале, а жена Сидоровича услыхала и туда. Кинулась — дверь заперта. Стучит, а они не слышат. Перестала стучать, и они притихли. Жена Сидоровича вокруг дома бегает, руками машет, а они там сено обмеряют… Как уж они там договорились, не знаю, а только в акте проставлено 40 пудов, сам видал…
Бескуров, от души посмеявшись, сказал:
— Выходит, Овчинникову труднее было, чем мне. Мне-то повезло, что хозяйки дома не оказалось. А если б они оба с Саватеевым взяли меня в оборот, а?
— Тоже получилась бы веселая историйка, будьте уверены, — сказал Костя.
XIX
Словно разомлев от жары, гудок долго пытался заявить о себе полным голосом, но, кроме надсадного густого хрипа, ничего не получалось. Люба Мальцева подняла от бумаг голову. По заводскому двору спешили к проходной рабочие дневной смены. Многие были в майках, и Люба знала, что ребята из механического сейчас пойдут на реку, чтобы смыть с себя пот, а заодно и усталость. И хотя в директорской приемной было куда прохладней и чище, чем в цехе, Люба с удовольствием отправилась бы с ребятами. Но уйти нельзя было, так как Павел Степанович, директор, не выходил из кабинета и мог вызвать Любу каждую минуту. Она с досадой и сожалением отвернулась от окна и снова взялась за бумаги. Впрочем, уголком глаза Люба все время наблюдала за двором, и как только основной поток схлынул, решительно отодвинула палки в сторону. Все документы давно были приведены в порядок, ей оставалось только ждать. И вот это-то всегда страшно нервировало Любу, хотя внешне она ничем не выдавала своего недовольства. Она работала секретарем два года и научилась владеть собой. Но все-таки обидно: почему она должна торчать здесь лишние часы?
Люба достала из сумочки маленький напильничек и принялась тщательно подравнивать пунцово-лаковые ногти. Покончив с этим, она столь же заботливо, заученными движениями, стала взбивать и без того пышные каштановые волосы, но тут ее прервал телефонный звонок.
— Приемная директора завода, — привычным сухим тоном сказала Люба и, выслушав до конца, тем же бесстрастным голосом ответила: — Хорошо. Сейчас я спрошу Павла Степановича.
Она встала, открыла обитую кожей дверь и произнесла:
— Павел Степанович, меня просят зайти в комитет комсомола. Я вам сегодня не понадоблюсь?
— Нет, нет. Я же говорил, кажется, чтобы вы не оставались после пяти. Я предполагал, что вы уже ушли.
Люба рывком закрыла дверь.
«Ну, конечно! — подумала она. — Когда же это он говорил? И ведь знает же, что я ни разу не уходила без разрешения. Как только не стыдно!»
В комитете ей сказали:
— Вот какое дело, Мальцева. В колхоз «Восход» — ну, ты знаешь, это километров двенадцать за Двиной — завтра отправляется группа наших девушек. Комитет решил направить тебя с ними в качестве старшего. Пойдут еще ребята, чтобы помочь там механизировать ферму, но они будут действовать самостоятельно. Поможете колхозникам в тереблении льна и в других работах, там скажут — в каких. Ну и, конечно, выступите с концертом.
— Но почему именно я? — изумилась Люба. — Разве у нас других комсомольцев мало?
— Все уже бывали в колхозах не раз. А ты у нас лучшая солистка, спортсменка, грамотный человек — вполне сумеешь это дело возглавить.
— Нет, я не понимаю, товарищи! — Обычное хладнокровие изменило Любе, она с возмущением поднялась со стула; вытянутая в стрелку левая бровь, приподнявшись, круто переломилась. — Надо же все-таки учитывать мое служебное положение.
— Мы
