У нас на Севере - Николай Васильевич Угловский
— Мне многое не ясно, — резко и многозначительно сказала Люба, демонстративно отвернувшись от Веры. — Во всяком случае, я должна сначала поговорить с Павлом Степановичем.
— Мы уже говорили с ним, — невозмутимо ответила Вера Логинова. — Он сказал, что с этим поручением ты безусловно справишься.
— Ах, так! Ну, хорошо, — не удостаивая Веру взглядом, сказала Люба. — Вы решили вопрос обо мне формально, вы даже не хотите выслушать меня — что ж, это дело вашей комсомольской совести. Я вынуждена подчиниться.
Она круто повернулась, но Вера внезапно спросила:
— Люба, ты переписываешься сейчас с Володей?
— А почему это тебя интересует?
— Извини, конечно, за нескромный вопрос, но, видишь ли, недавно мы получили от него письмо. Он там спрашивает и о тебе.
— Можешь передать ему привет, я не возражаю, — насмешливо проговорила Люба и, ни с кем не попрощавшись, вышла.
Члены комитета некоторое время растерянно молчали. Наконец, секретарь, молодой человек в очках, вопросительно произнес:
— А может, не стоит ее посылать с таким настроением? Чего доброго, она и другим настроение испортит.
— Не испортит, — уверенно отозвалась Вера. — Я девчат наших знаю, не поддадутся. А Любке это на пользу пойдет, засиделась она в своей канцелярии. Пусть жизнь посмотрит, а то у нее одни танцульки на уме…
«Это все Верка придумала, больше некому, — зло размышляла Люба, торопливо шагая по заводскому двору. — А я-то ее подругой считала. Ладно, в колхоз я схожу; но Верке я это припомню. И какое ей дело до Володи? Ей-то не все равно, переписываюсь я с ним или нет? Наши дороги разошлись, и незачем было напоминать о старом…»
* * *
В «Восход» они пришли к десяти утра. День выдался такой же солнечный, знойный, как и вчера. Как видно, погода установилась надолго. Дорогой девушки собирали цветы, шутили, дважды купались в Двине. Люба сторонилась подруг — не потому, что осуждала их за бездумное веселье, а потому, что ее по-прежнему угнетала необычная командировка да и вчерашняя злость на Веру Логинову все еще не улеглась. Ее удивляло, что девушки восхищаются окружающим простором. Ничего такого живописного или оригинального Люба вокруг не видела. Как и везде, здесь было то же синее небо над головой да однообразно зеленый ковер скошенного луга, заставленный серыми, похожими на большие грибы, стогами. Люба устало шла по пыльной дороге, почти не поднимая глав, и где-то глубоко в душе таилось беспокойство: что-то будет дальше? Где они будут ночевать? Какую работу им дадут? Встретит ли она Володю, а если встретит — как вести себя с ним?..
Лишь однажды, когда они шли возле самого берега Двины, Люба была приятно поражена красотой и мощью красавицы-реки. Под городом Двина была стеснена каменными набережными и многочисленными стоянками судов, а здесь раскинулась широко и привольно, так что противоположный берег казался далекой неведомой страной, куда надо добираться на океанском пароходе. Правда, там тоже виднелись луга, скирды сена, деревни, лес, но все в иных очертаниях и странно заманчивой перспективе.
В этом месте река сильно обмелела, обнажив длинную песчаную косу. Вспененные песчаные гребешки, словно подгоняемые легким ветерком, бежали навстречу девушкам, и Люба долго не могла оторвать взгляда от этого ласкового желтого прибоя. По нему хотелось пробежаться босиком, а потом лечь и греться в его сыпучих волнах, пока светит солнце.
И какая-то волнующая, нежданная гордость пробудилась в Любином сердце, когда одна из девушек звонко запела:
Ты, Двина, Двина полноводная,
Ты куда, Двина, держишь путь?
Из-под Устюга в море Белое
Я несу свою белу грудь…
Встреченные у околицы детворой, девушки быстро нашли контору колхоза. Люба, как старшая, пошла в контору, а остальные расположились перед окнами, чтобы подкрепиться после дороги прихваченной из дому снедью.
Люба сразу узнала Бескурова и невольно спряталась за спину чернобородого колхозника, сидевшего недалеко от дверей. «Боже мой, как я могла забыть, что он здесь? Ведь Зоя сто раз мне об этом твердила. А может, он не узнает меня? Нет, обязательно узнает, ведь прошло совсем немного времени…»
Помимо того, что ей стыдно и неловко было вновь встретиться с Бескуровым после того злополучного вечера, Любу еще больше страшило, что он начнет расспрашивать ее о Зое. Но бежать было некуда да и глупо. В конце концов, она попросит дать им работу и сейчас же уйдет, а потом уж она найдет возможность избежать с ним встречи. Несколько успокоившись, Люба стала осматриваться и прислушиваться к тому, что тут происходило.
В конторе сидело несколько мужчин: один чернобородый, жилистый, в сатиновой рубахе (тот, за которого Люба пряталась), другой в полувоенном костюме, в хромовых сапогах («наверно, уполномоченный, — решила Люба), третий длинношеий, с маленькой лысой головой, с благообразным невозмутимым лицом. Бескуров за что-то отчитывал лысого, а тот плавно разводил руками, негромко, с выражением полной непричастности ко всему случившемуся, ответствовал:
— Поломки у всякого могут произойти, известно, машина — не человек. Дайте запчасти, мы живо все оборудуем, от других не отстанем.
— Вы уже отстали, Яков Игнатьевич, — все более хмурясь, говорил Бескуров. — Придется теперь переправлять комбайн в Ельники.
— Мы справимся своими жатками, дайте только запчасти, — сказал лысый.
— Платон Николаевич, — обратился Бескуров к «уполномоченному». — Съезди в сельхозснаб, раздобудь запчасти во что бы то ни стало. А комбайн, видимо, придется все-таки переправлять.
— Нет никакого резону, Антон Иванович, — вмешался чернобородый. — По ихней дороге он два дня до Ельников пробуксует, время упустим. Дельнее перевезти туда нашу жатку, пущай Костя им подсобит. — Чернобородый неодобрительно взглянул на лысого и добавил: — Что-то у них каждый год в это время машины ломаются… Я, бывало, уж весь хлеб в поставки отвезу, а они только разворачиваются.
— Типун тебе на язык, Матвей, — огрызнулся лысый. — Я да я, а у самого одна шлея. Не нужен мне твой Костя, на своем поле без тебя управимся.
— Поле-то общее, а не твое, — сказал чернобородый. — Нет, Антон Иваныч, лучше тебе самому туда съездить, поглядеть, что и как. На слово не полагайся.
— Ладно, — кивнул Бескуров, — выясним все на месте. Костя поедет со мной. Еще что? Да, запчасти. Сейчас же, Платон Николаевич, поезжай в город. Комбайн пока пусть работает у тебя, Матвей Сидорович. Ну, пошли.
В эту минуту в контору, пропуская мимо себя выходящих мужчин, вошла высокая светловолосая девушка в простеньком ситцевом платье и в стоптанных
