У нас на Севере - Николай Васильевич Угловский
— Да ведь злишься-то пока ты, а не он.
— Нисколечко. Даже вот на столько не злюсь. — И Лена показала на мизинце, как мало ее задевает Володино коварство.
Клава не смогла удержать улыбки, но тут же задумалась. Да, вот у Лены слезы стоят в глазах, а все-таки она счастливая, Лена. И если б она знала, что пришлось пережить Клаве, она не расстраивалась бы сейчас так. Ох нет, зачем ей это знать? Пусть у нее все будет иначе — по-хорошему, как у многих, многих девушек. У многих, но не у всех. Сколько еще в жизни встречается плохих, бессердечных людей. Лена, конечно, не задумывалась об этом, а следовало бы. Кто знает, как еще обернется судьба. И если Клава увидит, что ее подруга по неопытности способна совершить ошибку — что ж, она расскажет ей о себе. Быть может, это послужит предостережением. Право, в этом нет ничего плохого, напротив…
А Лена, не столько огорченная, сколько обозленная всем случившимся, нервно мяла в пальцах косынку и думала о том, что Клава не понимает и вряд ли когда поймет ее. Какая-то она очень уж рассудительная и спокойная. Неужели она никогда не любила, не ревновала, не получала никаких записок? Почему она никогда не рассказывает о себе? Ведь у Лены-то нет от нее тайн! Обидно, если Клава ей не доверяет, а еще хуже, если Клава думает, что Лена ничего не способна понять. Ох, уж эти ученые девушки. Возможно, им и легко жить, зато как, наверно, скучно! Правда, и Лене сейчас невесело, да уж она-то придумает, как отомстить Володе и заодно вывести на чистую воду его шашни с этой Любой.
— Знаешь что, Лена… — Клава присела рядом. — А ведь, по-моему, Володя не написал бы этой записки, если бы ему было все равно.
— Ну, это теперь не имеет значения, — с вызовом сказала Лена. — Пусть я вертихвостка, а он-то и подавно вертихвост. Я ему так и скажу, как увижу.
— Почему же сразу не сказала?
— Да знаешь, из головы выскочило. Все как-то неожиданно вышло, я просто… ну, сама понимаешь.
— Растерялась? Ну и зря. Надо было откровенно объясниться с ним. Ведь ты его любишь?
— Не знаю…
— Ну, раз ты так расстроилась из-за этой записки, значит, любишь, — убеждающе проговорила Клава. — Да ты и сама как-то призналась, что Володя тебе нравится.
— Что ж, нравился, верно. Так это, по-твоему, и есть любовь? — Лена иронически взглянула на Клаву, как бы желая сказать: «Что ты во всем этом понимаешь?».
— Суть не в словах, — серьезно сказала Клава. — А если любишь, чего же скрывать?
— Не хватало еще, чтоб я ему навязывалась! Да я и не скрываю, а вот ты почему молчишь? Думаешь, я так и поверила, что у тебя в городе никого нет?
— Нет, Лена.
— И не было, скажешь? — Лена не рассчитывала на положительный ответ, но Клава вдруг твердо сказала:
— Было. Вернее, был… Ты давно меня спрашиваешь, так вот, я скажу. Был у меня, Лена, муж, есть от него ребенок. С бабушкой он теперь… Все было вроде как у людей — и любовь, и семья, и счастье, только короткое. Вот и все.
— Погоди. — Лена вскочила со стула, остановилась перед Клавой с прижатыми к груди ладонями. — Где же он сейчас, твой муж? Вы разошлись? Разлюбили друг друга? Почему?
— Он сам ушел от меня. Видишь ли, сошлись мы с ним еще в деревне, тогда он считал, что я ему пара. Он секретарем парторганизации в МТС работал, потом его в районную газету перевели, поэтому я и в городе оказалась. Только недолго вместе прожили. Ушел он…
— Так просто взял и ушел? — ужаснулась Лена.
— Не очень-то все это просто было, — горько усмехнулась Клава. — Тяжело жилось с ним, но ведь я ребенка ждала, думала — обойдется, привыкнет он… Да нет, зря надеялась. Два года назад его в партийную школу послали, с тех пор я не виделись.
— И не написал ни разу?
— Ну как же, написал. Предупредил, чтоб я не ждала его и никуда не жаловалась. Дескать, деньги на ребенка он будет высылать.
— А ты что?
— Что я? Я и так знала, что он не вернется. О чем же еще писать? На том я кончилось…
— А деньги ты принимала? — почему-то шепотом спросила Лена.
— Я не могла иначе, — с трудом выговорила Клава. — Мне надо было во что бы то ни стало окончить техникум…
— Так. — Лена, наморщив лоб, прошлась по комнате, собственные заботы и огорчения уже забылись, она размышляла теперь о том, как помочь Клаве. Быть может, еще не все потеряно и можно поправить дело. — Но все-таки я не понимаю… Когда вы сходились, ведь он тебя любил?
— Кажется, любил. Потом он сказал, что ошибся… Видишь ли, он уже тогда был видный человек, выступал на собраниях, писал в газету стихи. А я — простая деревенская девушка, сидела себе дома и молилась на него…
— Ну и дура, — с сердцем сказала Лена. — И он хорош гусь! Пусть он даже пишет стихи, а нутро у него гнилое, вот что я тебе скажу. И брось, пожалуйста, о нем думать, не стоит он того.
— Легко сказать! — вздохнула Клава, чувствуя в то же время облегчение при мысли, что Лена теперь знает все. — Но сейчас мне легче, тяжело было в первые дни. Ах, как обидно, Лена, как обидно, если бы ты знала!
— Ну, конечно, обидно, я это прекрасно понимаю, — мягко сказала Лена, обнимая подругу за плечи. — Ты даже не представляешь, как я это понимаю. Ведь то у тебя была первая любовь и досталась она, извини меня, подлецу… Но сейчас ты свободна, Клава. И тебе надо думать о будущем, а не горевать, понимаешь? Иначе ты совсем раскиснешь, а это уж никуда не годится.
— Мое будущее — сын. Ему уже третий год. И представь, он нисколько не похож на отца — весь в меня. Подожди, я покажу тебе фотокарточку. Пойдем.
Они прошли в ее комнату, и Клава достала из чемодана карточку сына. Малыш очень понравился Лене, но сколько она ни вглядывалась, не могла обнаружить в его круглом курносом личике материнских черт.
— Шалун отчаянный, но бабушка отлично с ним ладит, — говорила Клава, влажными глазами глядя на карточку из-за Лениного плеча. — Я ему обещала привезти из деревни маленького-маленького жеребенка. Иначе он меня не отпустил бы.
— Слушай, вы теперь с ним… с этим… официально разведены?
— Видишь ли, мы не были расписаны. Вообще, я не придавала этому значения, а он тем
