У нас на Севере - Николай Васильевич Угловский
— Ты бы, может, и возражал, да сие от тебя не зависит. Обегай-ка лучше в воскресенье к Любе, авось, смилостивится, ручку разрешит поцеловать. Ну, не разрешит, так хоть издали повздыхаешь — и то легче будет.
— Ладно, не твоя забота, — процедил сквозь зубы сильно уязвленный Володя. Он не стал догонять Лену, и она, независимо и вызывающе помахивая веточкой, скоро свернула влево и скрылась за косогором. Володя грыз горький стебелек ивы и следил за голубенькой кофточкой, пока она не исчезла из глаз. И тогда он бегом бросился вперед. Не хватало еще, чтобы Лена и Мишка наедине смеялись над ним. Лена удивилась, заметив Володю рядом, но не сказала ни слова и даже ни разу не обернулась в его сторону. Он обогнал ее и, увязая в мягкой пахоте, направился навстречу трактору. На середине поля они встретились.
— Глуши! — махнул рукой Володя.
Старенький, дребезжащий колесник резко дернулся, с облегчением чихнул раза два и стал, туго натянув цепь от плуга. Мишка Чирков, белобровый, коренастый, в грязной майке и в кирзовых сапогах, соскочил на землю и весело поприветствовал старшего тракториста. Володя хотел было подать Мишке руку, но, увидев, что тот улыбается и смотрит мимо него, сухо спросил:
— Машина в порядке?
— Ага, — кивнул Мишка. — Как часики. Вначале худо тянула, а потом наладилась. Три гектарика с гаком на ней отмахал.
Он любил употреблять уменьшительные словечки: «гектарики», «дождичек», «порядочек», «нормочка»… Раньше Володя только посмеивался, а сейчас эти «гектарики» резали слух. «Выхваляется перед Ленкой», — подумал он, по привычке подходя к мотору и заглядывая в него.
Лена взяла в борозде «сажень» и стала замерять полоску, вспаханную Мишкой в ее отсутствие. Мишка шел рядом, разбивая носком сапога ссохшиеся глыбы земли.
— Домой теперь, а? Или здесь побудешь? — Он выразительно повел глазами в сторону Володи и услужливо принял из занятых рук Лены тетрадку.
— Нет, домой пойдем, — громко сказала Лена. — Ох, да и измазался же ты! Ну, ничего, на речке я тебя отмою.
— Работка у нас известная, — виновато проговорил Мишка и принялся отряхивать брюки от пыли. — Так я же по дороге завсегда в Согре купаюсь, у меня уж такой порядочек. Что новенького слыхать? — спросил он, как будто они не виделись по меньшей мере неделю.
— Да, я забыла тебе сказать: приехала новый зоотехник. У меня будет жить. Славная девушка. Вот я ее на танцы сегодня приведу, увидишь.
— Да мне-то что ее видеть? — усмехнулся Мишка. — Горожанки, они, знаешь, не то, что наш брат. У нас и свои пославнее городских есть.
— Ну, кто, например? — сощурившись, спросила Лена.
— Знаешь, небось, — замялся Мишка.
Володя осмотрел плуг и полез иа трактор. Он видел все: вот Лена кончила записывать в тетрадку и улыбнулась Мишке, а тот этак глупо кивнул, словно ему почетную грамоту вручили. Потом он вскинул «сажень» себе на плечо и пошел по борозде, а Лена за ним; видать, они оживленно разговаривали, так как Мишка поминутно оглядывался на Лену.
Вдруг он повернулся к трактору и, помахав рукой, крикнул:
— Счастливо оставаться, товарищ Шишкин!
«Товарищ Шишкин!» Ах ты, чумазый салажонок! Уж не Ленка ли его надоумила? Ну, подожди, я тебе устрою», — с холодным бешенством пробормотал Володя, берясь за рычаг. Но даже и после того, как Лена и Мишка скрылись из глаз, спустившись к Согре, Володя то и дело поворачивал голову в их сторону, как будто надеялся разглядеть, что происходит за бугром. Наконец, устыдившись своей слабости, он устремил взор вперед и, казалось, весь сосредоточился на работе. В конце концов, он должен доказать Мишке, что тот просто ученик, салажонок, ни больше, ни меньше, и что его рекорд — это одна видимость, фикция. Мишка, понятно, гордится своим рекордом, а того не понимает, что эту старую «керосинку» отрегулировал Володя, следит за ней — он. Посмотрим, как Мишка станет с нею управляться, когда Володя перейдет на новенький мощный «ДТ». Главный инженер МТС обещал вскорости дать эту машину в бригаду, а кому же ее доверят, как не Шишкину? Бригадир так и сказал на днях: твоя будет машина, Володя… А если не дадут, тогда к черту все, с Шишкина хватит. И без того он тут натерпелся предостаточно. Его, опытного слесаря-наладчика, с детства привыкшего к машинам (отец Володи работал много лет механиком в автоконторе), водителя второго класса, мастера на все руки, которого уважали и ценили на заводе, здесь сравняли с каким-то Чирковым. Бригадир сегодня предупредил, что колесник придется поставить на силосование. Нечего сказать, интересная работка! Да и то — откажись Шишкин, и Мишка наверняка запарится, что-нибудь заест — и ни с места. Вот тебе и рекордист. Кто бы другой хвалился, только не он. А Ленка, чудачка, носится с ним, как с каким-нибудь вундеркиндом. Допустим, она дружила с ним и раньше, говорят даже, что Мишка собирался засылать к ней сватов, да Ленкина мать воспротивилась. Действительно, мать у нее строгая и не без странностей, но если Ленка загорится — и мать ее не остановит. Да только женишок-то больно неказистый…
Тут мысли Володи приняли другое направление. Он вспомнил, как Лена купалась в Согре, выходила из воды, вся осиянная солнцем, в изумрудном ореоле брызг. А он смотрел и, точь-в-точь как Мишка недавно, глупо улыбался, не в силах ни встать, ни отвернуться, ни уйти от нее.
И еще вспомнился один вечер. Не Мишка, а он, Володя, сдал смену и возвращался с Леной домой.
Тогда он шел сзади и, лаская взглядом ее затылок и плечи, подшучивал над деревенскими игрищами, жаловался на отсутствие «культурных развлечений», говорил, что умер бы здесь со скуки, если бы не было в деревне таких девушек, как Лена. Она спорила с ним, но так мило, что Володя не выдержал и обнял ее, говоря, что во всем согласен с ней. О Любе он забыл тогда совершенно да и потом вспоминал лишь изредка, и вдруг это письмо, которое будто бы он зачитал до дыр. Было бы что в нем перечитывать! Он и бережет-то это письмо только из-за двух фраз: «Конечно, я любила тебя, не буду скрывать. И я не говорю, что нам не суждено встретиться… Но это уж будет, наверно, не то». Чувствовалось, что она сама сомневалась: то или не то будет, когда они вновь встретятся. Он уже не раз бегал в город, а возвращался оттуда все такой же мрачный и
