Алфавит от A до S - Навид Кермани
207
Ночью я в одиночестве преклоняю колени вместе с монахинями под куполом Большого Святого Мартина, пою с ними и молюсь о том, чтобы свершилась воля другого, какой бы непостижимой она ни была.
Двумя часами ранее, во время публичной службы, несмотря на хорошую погоду, было занято около тридцати стульев, хотя люди расселись по обе стороны центрального нефа, как будто вспыхнула какая-то заразная болезнь. Скамьи орден убрал, чтобы никто в церкви не чувствовал себя тесно и скованно. Среди посетителей была группа американских туристов, которые познакомились с типичными достопримечательностями Кёльна: стоя на автобусной остановке рядом с римской колонной, посмотрите сначала на здание музыкального театра, а потом развернитесь и увидите величественный собор и проследуйте из унылой пешеходной зоны под небесный свод XII века. Для себя монахини и монахи расстелили ковры, как на Востоке, откуда и пришла их вера. Никакой проповеди, только пение и два коротких чтения: одно из Евангелия, второе – наставление сирийского монаха времен Крестовых походов, в котором говорилось о том, что в любви не должно быть различия между своими и чужими. Также упоминалась лодка, которая села на мель, и о людях без родины, которым закрыты все пути. Это было написано во времена Крестовых походов, и, несомненно, не случайно именно сегодня для вечерни выбрали это чтение. К моему и всеобщему удивлению, вместо комментария зазвучала флейта, на которой играл монах, сидевший в стороне, его наполовину скрывала колонна. Одинокая флейта в огромном помещении звучала печально, а не радостно, даже когда восхваляла небеса. Монахи и монахини молятся трижды в день. За службой иногда наблюдают то одни, то другие, а иногда вообще никто. Молящиеся слушают и поют песни, которым тысяча лет, песни из другой страны, из другой эпохи, долго стоят, потом глубоко кланяются, опускаются на корточки, распростирают руки на полу, прежде чем снова встают, – всегда одно и то же, и раз в день хлеб и вино превращаются в Тело и Кровь Христа – подобно тому, как в фотолаборатории негатив превращается в позитив, видимую реальность. Если смотреть со стороны, например с соседней площади Хоймаркт или с улицы Хоэштрассе, то все это кажется совершенно бессмысленным. Даже если находишься в самом соборе, где всегда кипит жизнь, эти тихие случайные собрания ордена и его гостей выглядят по меньшей мере оторванными от мира, если не сказать странными. К достопримечательностям они точно не относятся. Однако по причинам, которые я не могу объяснить, мне вдруг кажется, что для города, для мира – или, быть может, только для меня – важно, что Большой Святой Мартин трижды в день открыт для молитвы, к которой может присоединиться любой желающий. И особенно важна четвертая служба, ночное богослужение, когда остаются только монахини и монахи и за ними не наблюдает никто, кроме Бога, – именно эта последняя служба не служит никому на земле. Никаких посланий – ведь никто не слушает слов, которые уже всем известны, – ничего, что имело бы функцию, какой-то прагматический смысл, за исключением самого последнего предложения. Потому что ночная благодарственная молитва заканчивается просьбой о том, чтобы наутро проснуться с желанием жить – сначала это кажется банальностью, детской молитвой, но чем дольше об этом думаешь, тем глубже понимаешь ее смысл. Особенно когда слышишь о любви, проповедуемой во времена Крестовых походов, или читаешь сегодняшние новости. Наутро проснуться с желанием жить.
В кровати листаю тонкий сборник стихов Сальвадора Эсприу, который достался мне за бесценок, и натыкаюсь на следующую строфу, написанную как будто для этого вечера:
Один, без цели,
освобожденный от гнета времени,
от надежд, от мертвых,
от уз памяти,
я в безмолвии дал имя
Небытию.
208
В полдень начинаю отвечать на письма, которые накопились за это время. Хотя что значит «отвечать»? Я пишу открытки одну за другой, как будто перебираю четки: «Спасибо и всего наилучшего». Это минимум, который читатели могут ожидать: «Спасибо и всего наилучшего», пока я не вытаскиваю из большого конверта свои экзаменационные работы на аттестат зрелости, которые кто-то спас от уничтожения в гимназии. Из письма, в котором они лежали, узнаю, что подвал вмещает только работы тридцати выпусков. Неважно, много ли мы учились или мало, были хорошими учениками или плохими, – во время самого экзамена у нас у всех, у каждого из нас, кого я знала, даже у самых ленивых, кипела голова. Тридцать лет наши усилия были достаточно важны, чтобы храниться в архиве. Не так уж плохо. Интересно, живы ли еще учителя?
По их комментариям видно, что они симпатизировали этой девушке, к которой обращались на «вы», как ко взрослой. Старая школа: вместо того чтобы проверять знания, они пытались понять, сформировался ли у ученика кругозор. Они явно поощряли оригинальность, которая больше не предусмотрена в современных оценочных критериях: «Это, возможно, не соответствует позиции Хандке, но в рамках интерпретации ученицы вполне логично и обоснованно». Читателям, которые пишут мне письма, я хотела бы дать тот же ответ: «Это не соответствует моей позиции, но в рамках вашей интерпретации логично и обоснованно. Спасибо и всего наилучшего».
209
По ночам не становится прохладнее. Теперь – не становится. Газеты пишут, что нынешний год – или только лето? – может стать самым жарким за последнее столетие или даже за всю историю. Впрочем, самая высокая температура, когда-либо зафиксированная в Германии, – 40,3 °C – превышена не будет. Людям еще предстоит привыкнуть к такой жаре, длящейся неделями, – к газонам, выжженным до коричневого цвета, как в арабском городе, и к полудням, которые никто не проводит на улице. Жизнь замирает, как после снегопада: пустеют улицы, тротуары, супермаркеты, даже уличные кафе. Из немногих проезжающих машин звучит музыка, навязчивая, как сирены скорой помощи, – зимой такого, конечно, не бывает. Пока снег приглушает цвета и звуки, солнце делает все ярким и громким, и только сейчас я замечаю этот контраст. Как и крыши и окна машин, окна и двери, выходящие во двор, тоже открыты, а на балконах и карнизах люди болтают, празднуют, шумят, будто человечество наконец преодолело потребность во сне. Но окончательно будит тебя именно тот, кто кричит: «Тихо!»
Снова появляются времена года. Те, кто не читают газет, могли бы этому обрадоваться. Даже за полярным кругом температура превышает 30 °C. Как и каждый человек в своей жизни, человечество слишком поздно осознает то, что давно уже известно. Над Северным полюсом снова уменьшился озоновый слой, и это одна из
