Фантом Я - Ольга Устинова
От Ирки шло негативное излучение, будоражащее мои клетки.
Щупальцы моего раздутого эмоционального тела насторожились, приняли позицию готовности. Одно из них встроилось в вибрации ее, запрятанного в невидимки, тупого раздражения от всего, как основной реакции на жизнь.
Меня парализовало, и кофе, который я наливал в ее чашку, пошел через край. Я потерянно продолжал лить кофе. Ее индивидуальность и дурной гипноз этой негативной в общем-то индивидуальности, взяли верх над моей податливостью и зависимостью от чужих влияний.
Она закричала: «Ты что делаешь?»
Я очнулся, бросил опустошенную кастрюльку в раковину, взял тряпку и начал вытирать разлитый по краю раковины кофе. Я был растерян и напуган.
Что это было? Я не мог понять. Ирка отошла от мня, бросив: «Сумасшедший». И мне стало легче, что она отдалилась. Влияние ее близости улетучилось.
Я понял, какой вулкан негативности был заперт в этой женщине. И какой вулкан негативности был готов отозваться во мне. На какой-то момент я скопировал ее запрятанное безумие и не мог выйти из шока. На секунду я стал ею.
Я чувствовал себя потерянно. Одно я понял — она была для меня опасна, и я ее прогнал. Я испугался ее и себя, каким я становился в ее присутствии.
Вдохновенные песни моего детства, которые мы орали в больном дурмане в хоре Дворца пионеров, сегодня превратились в траурные марши без конца и без начала в моей, похожей на магнитофон, голове.
Я сказал невидимому, но существующему, обитающему во мне до полного меня поглощения, Кому-то: «Тебе ведь невыгодно, чтобы я наложил на себя руки. Ведь ты умрешь вместе со мной от энергетического голода». И на какое-то время я выиграл молчание внутри себя. Этот Кто-то давал мне передышку. Казалось, я его вычислил. Бестелесный фантом боли, обладающий надо мной властью, сильнее Божьей.
* * *
Я давно взрослый.
Моя жизнь идет по кругу. То, от чего я хочу уйти, возвращает меня обратно.
Я встал сегодня утром с ощущением, что с меня сняли тяжелый рюкзак. С этим чувством облегчения я покинул свою берлогу и ушел на программу. Там принял ежедневную жменю лекарств и с отвращением запил ее водой, холодной, от чего меня замутило.
Вышел на солнечное холодное крылечко, пообщался с курящими. И сам закурил. Мне сказали: «Красивое утро». Я отозвался как положено: «Да, только холодно». Мы стояли и молчали. В прекрасном утре. Меня тянуло домой. В свою берлогу. Зачем? Не смог бы объяснить. Я сказал им: «Я пошел. Всего хорошего». И вернулся домой. И здесь начал привычно вышагивать из угла в угол. Началась моя истинная жизнь.
Я понял, что Оно во мне, непонятное Это, и никогда меня не отпустит. Только побалует иллюзией побега.
Я много лет не пил. А потом запил от ужаса ситуации, в которую временно угодил.
Я не курил три года, и от какого-то стресса начал курить снова.
Я каждое утро с легкостью выхожу из квартиры, но рвусь обратно к своему заточению уже через час, а то и полчаса.
Моя свобода для мня недостижима, и я же сам от нее бегу.
* * *
Решил сократить курево. Отныне курю две сигареты в день.
С утра разгрузился от навязчивой идеи дождаться появления в нашем дворе старушонки-курилки и купить у нее те самые заветные две сигареты.
Потом — от идеи выйти с ними в парк и выкурить их там в бродяжничестве.
Стало, казалось бы, легче.
В конце концов, это была всего лишь очередная попытка побега от Него. Короткая.
И снова потянуло вернуться в дом и там страдать от какой-нибудь очередной идеи, которую Оно мне подбросит.
Вместо удовлетворения — пустота. Пространство для нового импульса.
Я и пишу от одного внутреннего толчка до другого. И остаюсь опустошенным, без чувства законченности.
* * *
Меня мало кто навещал. Однажды я сочинил такую фразу:
«Открытая рана неудовлетворенного желания задымилась горячей кровью отчаянья, и облегчительные слезы полились по гримасе лица. Друг не пришел, а я так хотел его видеть».
* * *
Мой социальный работник на программе сделал мне замечание, чтобы я не сидел в коридоре, а нашел себе группу. У них там несколько групп, или классов. А я ждал медсестру с лекарствами. Куда-то она запропастилась, и кабинет ее был закрыт.
Мне уже пригрозили, если я не прибьюсь к какой-нибудь группе, убрать меня с программы. Я испугался. Голос во мне сказал: «Они тебя выгоняют, и ты лишишься пособия».
На самом деле я разнервничался из-за того, что старушонки все утро не было во дворе на скамеечке, негде было добыть мои две сигареты на день.
Я долго ходил вокруг своего здания, поджидая. И, о радость, вот она ковыляет к своей скамеечке.
Купил свои две и ушел в парк. Еще не доходя до парка, закурил. Затянулся на голодный желудок, и земля впереди вдруг поднялась и поплыла мне навстречу. Не упасть бы. Затянулся снова, пошла вторая волна. И я вырубился в мысли. О своем социальном работнике. Что же я теперь буду делать сам по себе, без программы. На работника я рассердился, Голос шептал, что он против меня что-то имеет.
Все из-за того, что я слишком много болтаю, покуривая на крылечке программы. Остальных тоже выгоняют. Мы кажемся им поздоровевшими на программе, и больше в ней не нуждающимися.
* * *
Глядь, а сигарета догорела до пальцев. Я не заметил и не успел вкусить, получить кайф. Стало обидно, и пришло горькое ощущение нехватки чего-то.
Закурил вторую, стараясь ни о чем не думать. Берегу себя для сигареты. Даже присел на скамеечку, чтобы сосредоточиться на курении. А в голове мой социальный работник, который вывел меня из моего внутреннего баланса. И я не заметил, как сгорела вторая сигарета. Голос подзуживал: «Брось все, беги. К Богу в Рай твою программу. Будь свободен. Мы справимся».
Медленно и разочарованно я брел домой. Мне не хватало сигарет. «Куда ты торопишься?» спросил себя, когда курил первую в парке. «Туда», говорю, потому что, куря первую до пальцев, думаю о второй.
* * *
Смотрю на часы. Утро кончилось. Что ждет меня в полдень? Пойду домой писать повесть. Использую болезнь для вдохновения.
Ищу себя в сумерках своего фантома, чтобы потом
