Алфавит от A до S - Навид Кермани
Надаш по-прежнему отказывается принимать концепцию Бога, но говорит о нем как об «источнике творческой силы», которая связывает чрезмерное содержание сознания с чем-то вне истории личности, образно, через мозговой ствол. Он подтверждает андрогинное состояние, поскольку «ты, как Бог, одновременно мужчина и женщина», упоминает опыт целостности, «единства со всем живым», как описывал Гельдерлин, «в блаженном самоотречении возвращаясь в единое все природы».
Надаш заходит так далеко, что объявляет свет наиболее убедительной метафорой Бога, но все же утверждает, что даже во вселенной света Бога не найти – как будто Бог был бы чем-то отдельным внутри созданной им вселенной. И вот именно Надаш с большей точностью, чем кто-либо, кого я читала, описывает функцию неизменных противоположностей – свет и тьма, рождение и смерть, мужчина и женщина, отец и мать, красота и ужас, любящий и любимый, – которые с древних времен помогают постичь парадоксальность реальности. «Случается, что осязаемое сравнение помогает нам вспомнить место реальных событий».
174
Так быстро это не закончится, оно будет сопровождать вас неопределенное время. У вас никогда не будет обычной жизни, или она будет, но подчиненная болезни. Вчерашний диагноз врача – пусть даже предварительный – был столь же сокрушительным, как слово Божье в Библии, причем сочувственный взгляд даже больше, нежели сам диагноз. Сердце твоего сына поражено, враг проник в самое его нутро. Ты держишься – нужно сосредоточиться, звонить, перестраивать планы и излучать уверенность. Но потом, когда ты остаешься одна, у тебя подкашиваются колени. Буквально, и ты падаешь, прямо на ковер. Самое важное в каждом дне станет темой, о которой ты не можешь писать; только то, что происходит вовне, можно было бы сообщить другому, читателю. На этом мое алфавитное путешествие заканчивается, по крайней мере в том виде, в котором оно задумывалось. Но ведь задумывалось и то, что ты не предугадаешь ни одной страницы.
175
Могла ли я подумать, что жалость неприятна, особенно если она не сопровождается какой-либо помощью, и чем можно помочь, если ты даже не пациент? Иногда нужно просто выстоять, просто пережить, отложить все остальное и постараться не сломаться, потому что сейчас очень неудачное время, говорит мой психотерапевт с тем же испуганным взглядом, как у моего бывшего классного руководителя. Ему больше нечего сказать – я уже заверила, что питаюсь правильно, бегаю и сплю примерно шесть часов в сутки. Не только физическая, но и душевная гигиена важна, напоминает психотерапевт. Я замечаю, что он жалеет меня, и мне это, честно говоря, не нравится, особенно потому, что слово «гигиена» кажется странным. Но теперь я уношу с собой и его беспомощность.
176
Из такси я увидела магазин с вывеской «Листы». Как замечательно, подумала я, это не библиотека, не школа писательского мастерства, не литературная академия, не поэтическое собрание, ничего, что поддерживается государством. Просто кто-то предлагает «листы» – свои или чужие, может быть, он просто посредник. Не хотелось верить, что это листовые материалы для строительства или ремонта.
177
Надежда не возникает сама собой. Ее нужно искать, хранить и развивать, где бы вы ее ни нашли, при необходимости сеять, заботиться о ней, культивировать. Она сама является той силой, которая необходима для того, чтобы она могла осуществиться.
178
Мы с сыном поехали на озеро. Послезавтра ему нужно вернуться в клинику, где его ждет серьезная операция. Большой мальчик, внешне – почти мужчина, хотя в глазах матери он еще долго будет оставаться крохой. Было утро, и, несмотря на хорошую погоду, у берега были только двое пожилых людей, оба с татуировками. Время от времени мимо проходили люди с собаками – никогда не знаешь, кто из них оставил кучу на лужайке. Кроха, я продолжаю называть его так, вошел в воду первым и один раз нырнул. «Как приятно, мама!» Потом поплавала я, но меньше, чем обычно, чтобы не оставлять его надолго одного. К тому времени, как я вышла из воды, он уже спал на полотенце. Я могла бы спокойно доплыть до другого берега. Но тогда я бы не увидела его таким мирным и красивым, с еще влажными после купания волосами, в другой, далекой от меня реальности.
179
Я даже не знаю, что именно в этом «Воспоминании о Гансе» так утешительно. Я вроде как просматривала полку в поисках других, еще не читанных авторов на букву H, но подсознательно искала какую-то опору. Для этого книги тоже существуют – не только потому, что, как писал Чоран в 1967 году: «В литературе скучно все, что не безжалостно». Сам Чоран находил утешение в мрачных стихах Дикинсон.
Жизнь, описанная Гессе, не только тихая, но прежде всего грустная, и заканчивается безумием младшего брата, а потом – его самоубийством. Но меня успокаивает не столько сама история, сколько ее настроение, что-то вроде музыки – ощущение того, что кто-то другой на Земле испытывает точно такую же тревогу, раскаяние и одновременно благодарность за то, что другой человек вообще был рядом с тобой. И что ты сам, пусть редко и недостаточно, все же иногда был рядом для него. Это осознание того, что только после утраты ты понимаешь, как сильно любил кого-то – и даже задним числом, в момент потери, это остается подарком. Вначале возвращается одно воспоминание, потом другое, а затем множество эпизодов, которые сделали тебя тем, кем ты сейчас являешься хотя бы временно.
В начале рассказа Гессе описывает, как накануне Рождества он смотрел на своего младшего брата, совсем еще ребенка, который с восторгом глазел на подарочный стол, где лежал лишь крохотный сервиз из глиняной посуды – чашечки размером меньше наперстка. Для того, кто постарше, – не более чем безделушка. «Сердце хранит их образ – в нем что-то шевельнулось и вздрогнуло, как только взгляд мой остановился на личике брата. Первым движением сердца была сильная нежность к малышу Гансу, смешанная, однако, с ощущением дистанции, некоего превосходства, ибо блаженное просветление при виде глиняных безделушек, которые можно было за гроши купить в любой лавке, казалось
