Жар - Тоби Ллойд
– Неужели твои родители во все это верят, – спросила я. – Ведь не верят же?
–Ты удивишься,– ответил Товия.– Но все приключившееся с моей сестрой они считают чем-то вроде своеобразной Господней кары.
– Ладно, это тоже бредятина. Извини, что спрашиваю, но что именно с ней приключилось?
Его сестра давно вызывала мое любопытство. Я помнила, что жизнь Элси складывалась непросто, но не знала подробностей. И Товия впервые в общих чертах обрисовал мне последовательность событий:
–В детстве она была умная как никто,– начал он.– Но потом все как-то разладилось.
Куда именно Элси сбежала из дома, так никто и не выяснил. Равно как и почему. Ей плохо жилось? Она чего-то боялась? Потянуло на приключения? Ни один психотерапевт не сумел влезть к ней в душу. В конце концов ей поставили диагноз «депрессия» и прописали флуоксетин в дозировке 20 мг.
В том же году Элси исключили из школы за «асоциальное поведение». В вину ей вменили следующее: испортила чужую вещь (бросила в унитаз томик «Гарри Поттера и Тайной комнаты», принадлежавший ее однокашнице, мотивировав это тем, что книга дурацкая), подралась (ткнула другую девочку циркулем в бедро), травила одноклассниц (учительница заявила, что Элси все боятся). В пятнадцать лет – к тому времени ее вышвырнули еще из двух школ (из первой за кражу, из второй за травлю) – порвала Танах и сообщила родителям, что ненавидит Бога. Еще через год украла у соседки кур и перерезала им горло. В ноябре того года вышла первая книга Ханны, «Геинном и после». Элси в своем блоге написала пост, в котором утверждала, будто мать все выдумала, чтобы срубить деньжат, и что якобы эта книга не имеет никакого отношения к подлинным событиям жизни деда. Элси написала, что ее дед был своего рода колдуном, могущественным каббалистом, и с помощью древних оккультных приемов он избежал нацистских гонений. Даже сейчас его дух пересилил забвение и по сей день обитает в их доме.
–Это было году в 2002-м, – сказал Товия, – тогда весь мир вдруг увлекся «Живым Журналом» и все принялись извергать свое мнение в интернет.
Мне и в голову не приходило, что Розентали идут в ногу с современной сетевой модой; видимо, я в очередной раз в них ошиблась. Так просто было забыть, что Ханна в современном мире чувствует себя куда уверенней, чем показывает, и преуспевает независимо от ситуации в культуре.
В общем, один из хулителей Ханны наткнулся на блог Элси и перепостил ее запись, во сто крат увеличив и круг читателей, и семейный конфуз.
Примерно в ту пору Эрик сказал дочери при прочих членах семьи: «Кто ты такая? Я не узнаю этого человека». Элси в ответ зашлась от смеха. Потом швырнула бокал с вином в стену, побежали красные струйки. Потом попыталась пройтись босиком по осколкам стекла, но старший брат положил этому конец, вытолкав ее из комнаты.
В шестнадцать лет анорексию Элси признали угрозой для ее жизни; Элси госпитализировали. В больнице она попыталась покончить с собой с помощью тайком пронесенной в палату безопасной бритвы. Элси навестил раввин ее родителей, но она плюнула ему в лицо и обозвала мошенником. Примечательно, что после выписки она умудрилась сдать общеобязательные экзамены, но в школу уже не вернулась. Теперь Элси принимала 75 миллиграммов венлафаксина, отказавшись от циталопрама и сертралина (от первого «не было толку», от второго ей было очень плохо).
В последующие годы Элси так и болталась между родительским домом и психиатрическими больницами. Напивалась всякий раз, как ей удавалось вырваться и найти тех, кто ее пожалеет. Тощей девчушке с большими темными глазами найти таковых оказывалось несложно. Дозу венлафаксина подняли до 150 миллиграммов. Доктора втайне надеялись, что от увеличения дозировки настроение Элси выправится. «Понимаете, не вся ее жизнь, только настроение».
Когда Товия закончил рассказ, глаза его блестели. Я призналась, что сочувствую ему.
Товия сморщил нос.
–Не стоит. Как говорил Толстой: каждая семья мудохается по-своему.
– Толстой говорил такое? – уточнила я, помолчав.
Товия не ответил, потом произнес мое имя.
– Да?
–Пойдем чего-нибудь поедим.
Семестр летел, дни наставали погожие. Я поставила перед собой задачу втянуть Товию в жизнь колледжа, одно время регулярно таскала его куда-нибудь – если не по тусовкам и вечеринкам, так по пабам и различным культурным мероприятиям: концертам, выставкам, кинопоказам. Мои друзья замечали: «А он не так уж и плох, когда узнаешь его поближе». И еще: «Иногда с ним довольно весело». Я до сих пор помню его лицо, когда мы с приятелями весенним вечером сидели в «Белой лошади» на углу Брод-стрит. Товия осушил несколько стаканов пива, взгляд у него поплыл.
– Если бы все вечера были как этот, – сказал он, – тогда я понял бы, почему народ так от этого тащится.
– Но ведь они могут быть такими. – Я взяла его под руку.
Потом я уговорила его затянуться моей сигаретой. Товия сделал глубокий вдох, не закашлялся, не стал плеваться и выдохнул густую струйку дыма.
–Забавно,– заметил он,– я почему-то думал, что, когда куришь, задыхаешься.
Но понравилось ли ему? Он улыбнулся. Нет, конечно.
Наверное, в тот вечер я немного в него влюбилась. Как в пять лет, когда сказала родителям, что вырасту и выйду замуж за Ника, моего старшего брата.
А потом в нашу студенческую жизнь вторглись мировые политические события. В ту зиму в результате израильской операции по уничтожению военных баз и учебных центров ХАМАСа в секторе Газа погибло около тысячи трехсот палестинцев. В марте ЦАХАЛ выступил с официальным заявлением, что большинство убитых были боевиками или, как писали таблоиды, террористами. Палестинский центр по правам человека опроверг это утверждение: по их данным, основное число пострадавших приходилось на мирных жителей. После долгих дебатов наш студенческий клуб большинством голосов осудил заявление
