Гумус - Гаспар Кёниг
Сначала Кевин удивлялся этой атмосфере пляжного бара – полная противоположность тому тошнотворному профессионализму, которому его учили преподаватели Вышки с их скрупулезными методами «составления исчерпывающего представления об объекте инвестирования» и оценками инвестиционных рисков. Затем он понял, что обитатели отеля Rosewood Sand Hill уже вышли за рамки этой примитивной формы ведения бизнеса. Они понимали, что их финансовые вложения имеют все шансы не окупиться. Так зачем же тратить время и силы на их анализ? Они скорее делали ставку на то, что хотя бы одно семечко из ста превратится в гиганта и заплатит за все те, которые не взошли; так дуб рассыпает десятки или даже сотни тысяч желудей в надежде обрести одного-двух отпрысков. Все помнили историю фонда Sequoia Capital с его успешными инвестициями в стартапы, позже ставшие многомиллиардными компаниями. Оставалось только убедить этих типов, что вермикомпостирование может принести им целое состояние. Какая разница, что это маловероятно? Главное – подарить мечту и укрепить веру.
У Филиппин был заготовлен ответ на все случаи жизни. В проекте нет ничего инновационного? «Сама природа предлагает нам технологию, проверенную временем». Нет клиентов? «Разве вы не знаете L'Oréal?» Нет прецедентов? «У будущего не может быть прецедентов». Что касается Кевина, морального и научного гаранта компании, он чувствовал себя как шарик, брошенный на колесо рулетки. Все следили за ним, надеясь, что он попадет на нужное число.
Встречи с инвесторами обычно заканчивались внезапно. Те переглядывались между собой и выдавали внятный отрицательный ответ, едва ли менее прямолинейный, чем у бородача в футболке Star Wars. И выпроваживали гостей – с той же улыбкой, с какой до этого приветствовали их. «See you», – беззаботно бросали они. Основатели компании Veritas страдали от ощущения, что их изгоняют из этого рая, где деньги текут рекой.
Последним в этот день фондом был Sequoia Capital. Филиппин еще раз переписала презентацию, подчеркнув, что команда специалистов по развитию и инновациям работает над оформлением патентов.
– Каких еще патентов? – удивился Кевин.
– Патентов на вермикомпостеры.
– На сваренные вместе куски металла?
Контраст между заводом в Мант-ла-Жоли, больше похожим на пункт приема металлолома, и залами отеля Rosewood Sand Hill, отделанными хромированной сталью и панелями из цельного дуба, вдруг показался ему головокружительным.
– Тогда на биостимулятор, – огрызнулась Филиппин.
– Он еще не готов.
– Об этом я и говорю. Вы над ним работаете.
День уже угасал, озаряя последними лучами окрестные леса. Кевин снова на мгновение задумался, стоило ли ему соглашаться на все эти искажения его идеи. Но не нашел в себе сил сопротивляться. Он продолжал оставаться любопытным зрителем своего собственного существования и находил сценарий, придуманный Филиппин, на удивление занимательным.
Бунгало Sequoia Capital имело более внушительный вид, чем другие, и напоминало японскую пагоду. Стилизованное изображение листа секвойи с расходящимися в стороны игловидными листьями придавало входу в офис некоторую идеографическую загадочность. Большинство сотрудников уже ушли. Филиппин и Кевин поднялись наверх, в полутемное помещение без искусственного света, где их ждал облаченный в халат мужчина лет шестидесяти. Он сидел на чем-то вроде пуфа, поджав под себя ноги. Череп наголо выбрит. За окном покачивались верхушки секвой, преломляя лучи заходящего солнца. «А вот и Будда», – подумал Кевин.
– Извините, я только что из спортзала.
Он говорил с сильным германским акцентом – немецким или швейцарским. Ничуть не смутившись, Филиппин на полной скорости начала свою презентацию. На этот раз ответом ей было лишь долгое сосредоточенное молчание. Будда не отводил глаза, приглашая ее продолжать. Она замедлила темп, а затем передала слово Кевину, следуя заранее отрепетированному сценарию, который они еще не успели опробовать. Филиппин взглянула на часы – ровно пятнадцать минут – и приступила к заключительной части о международных перспективах.
– В качестве основных потенциальных рынков сбыта нужно отметить Канаду, скандинавские страны и Китай. Китайское правительство особенно активно занимается проблемой отходов, количество которых неуклонно растет и из которых в настоящее время перерабатывается менее половины. Учитывая, что дождевой червь по-прежнему широко используется в китайской фармацевтике, культурное сопротивление должно быть не очень сильным.
Кевин почувствовал, что Филиппин колеблется, прежде чем выдать свою финальную ударную фразу.
– Черви спасут мир.
Будда расправил плечи.
– Это все? – спросил он.
– Да, – гордо ответила Филиппин, довольная тем, что выложилась на полную, а дальше будь что будет.
– Мне нравится ваша идея!
Его собеседники потрясенно молчали.
– Мне нравится! – повторил он. – Меня так достало все это высокотехнологичное фуфло. Целыми днями я выслушиваю избалованных комфортом юнцов, которые хотят повсюду установить какие-нибудь датчики. Мне предлагают подключенную подушку, умную секс-игрушку, диетический холодильник. Самое страшное, что это работает. Люди платят за то, чтобы надеть на себя кандалы. И что делаю я? Я финансирую. Мы – банкиры современного рабства.
– Вы немного преувеличиваете, – слабо возразила Филиппин.
– Преувеличиваю? Взгляните.
Он достал телефон.
– Это приложение предсказывает дату вашей смерти. Оно также предлагает размещать ваши лучшие воспоминания в вечном облачном хранилище. И знаете что? Оно невероятно популярно. Например, я умру в 2039 году. И каждое утро, просыпаясь, – бип! – я получаю коротенькое уведомление о том, сколько еще мне осталось. Теперь нельзя тешить себя надеждой, что вы бессмертны. Хотите попробовать? – обратился он к Кевину.
– Нет, спасибо. Я предпочитаю неведение.
– И правильно делаете. Поверьте, у меня сил больше нет это выносить. Я бы хотел, чтобы людей оставили в покое. Чтобы они могли спокойно жить и умирать, без чьих-либо советов и указаний, не подвергаясь постоянным наблюдениям, измерениям и контролю. Разве вы не согласны?
– Согласны, согласны, – поспешно вставила Филиппин.
– И вот появляетесь вы со своими дурацкими дождевыми червями, выполняющими работу, на которую никто не способен. Именно за этим будущее.
– Будущее за вермикомпостированием? – недоверчиво переспросила Филиппин.
– За почвой. Разве черви не производят почву? Хорошую рассыпчатую землю, которую приятно потрогать? Хорошую плодородную землю?
Будда сделал вид, что взял в руки немного земли, затем воздел ладони к потолку, как бы посыпая себя ею с головы до ног.
– Да, они производят чистейший биогумус, – отозвался Кевин. – Насыщенный азотом, фосфором, калием и оптимальным количеством нитратов. Не говоря уже о микроорганизмах.
Будда издал вздох удовлетворения.
– Вот это дороже золота, друзья мои. Я убежден, что почва снова станет центром экономики. Не завтра, но лет через пять или десять.
