Гумус - Гаспар Кёниг
Когда он вернулся, Анна уже разделась. Она полулежала на диване перед очагом, слегка повернувшись набок. Ее груди напоминали перезрелые фрукты. Артур смотрел на нее, сраженный ее красотой, и чувствовал покалывание в пальцах, означающее, что кровь снова забурлила внутри. Он негромко прочитал стихи Бодлера, которые так любил. Реальность наконец-то оказалась достойной поэзии.
При лампе гаснущей чуть вспыхивал камин;
Она передо мной раскинулась Альгамброй,
И в жилах у нее заметен был кармин,
А кожа нежилась и отливала амброй[18].
VIII
Менее чем за год молодые партнеры добились потрясающих успехов, превзошедших их самые смелые ожидания. В рекордные сроки Филиппин сумела создать все условия для запуска проекта. Она предложила назвать компанию Veritas: «потому что латинские слова vermis и veritas созвучны, а черви сегодня – это истина завтра». Первый миллион евро она взяла у родителей и друзей семьи, что позволило оформить Кевина в качестве технического директора и арендовать помещение для изготовления прототипов. Это был старый заброшенный завод на берегу Сены, недалеко от городка Мант-ла-Жоли. Кевин целыми днями пропадал там, пока Филиппин работала дома, в огромной квартире в седьмом парижском округе, занимаясь юридическими и финансовыми вопросами.
Жизнь на заводе полностью устраивала Кевина. Решать всевозможные технические проблемы стало для него своеобразной каждодневной игрой. Никакие трудности не останавливали его; он с удовольствием работал руками, покупал подержанное оборудование и переделывал его под свои нужды, орудуя паяльником. Он любил уединяться под этими бетонными сводами, наполненными гулким эхом. В перерывах садился отдохнуть у полузаброшенного понтона и наблюдал за проплывающими по реке баржами. Из Гавра они доставляли сырье, которого так жаждала французская экономика, а обратно спускались нагруженные товарами, необходимыми всему миру. Их неторопливый ход служил метрономом международной торговли. В отличие от автомобилей, таких унылых и однообразных, баржи обладали собственной индивидуальностью, сотканной из ярких цветов и необычных форм. На их палубах иногда можно было заметить бельевую веревку, растения в горшках или собачью конуру – приметы жизни капитана. Время от времени, когда речные волны ударялись о берег, на ноги Кевина летели брызги. На работу он возвращался полным сил.
Перемещаясь между Мант-ла-Жоли и кварталом Бют-Шомон, куда он вернулся после Вышки, Кевин ежедневно сталкивался с современным пролетариатом, задыхающимся в переполненных пригородных поездах с ненадежным графиком движения: секретаршами, уборщицами, продавцами, мелкими служащими, полицейскими низших чинов и строителями. Все эти несчастные, вынужденные работать в Париже, но не имеющие средств жить там, вставали на рассвете, а вечером возвращались в суету вокзала Сен-Лазар. В грязных, освещенных безжалостно ярким светом вагонах царило неловкое молчание, как будто все стыдились того, что тащат на себе уродство этого мира.
Уже через несколько недель подобных путешествий Кевин предпочел переехать в однокомнатную квартирку в центре Мант-ла-Жоли, над кебабной, где он чаще всего и обедал. В любом случае он был слишком поглощен работой, чтобы вернуться к ночной парижской жизни, да и некоторые монашеские привычки остались с ним со времен учебы в Вышке.
Путем экспериментов Кевину удалось разработать технологию производства, которая, по его мнению, была эффективна и могла воспроизводиться в крупных масштабах. Органические отходы помещались в смеситель, куда добавлялось небольшое количество воды. Затем бесконечно вращающийся винт превращал все это в густую однородную массу. Специальный погрузочный шнек на рельсах распределял ее по линии. Линией Кевин называл внушительных размеров прямоугольный контейнер, в котором и происходило вермикомпостирование. Почему именно линия? Трудно сказать. Линия горизонта, линия старта, линия жизни: вермикомпостер был всем этим одновременно. Линия тянулась на двадцать метров и весила почти сто тонн. Внутри мирно трудились миллионы червей. Когда шнек завершал работу по распределению компостного субстрата, линия накрывалась брезентом, защищающим ее от света и холода. Ее обитатели могли объедаться до отвала.
Первую партию необходимых ему поверхностно-подстилочных червей Кевин приобрел у испанского поставщика, сочинив для таможенников историю про рыбалку. За несколько месяцев его подопечные сильно расплодились. Создаваемый ими биогумус среза́лся специальным ножом, как кусок торта, и падал на конвейерную ленту, а подсохнув, отправлялся на измельчение и очистку. Слишком твердые комки приходилось разбивать вручную. Затем конвейерная лента поднималась к ситу (ранее стоявшему на угольном заводе), которое с помощью вибрации удаляло мелкий сор, камешки и прочее. Сквозь его металлические отверстия проходил только самый отборный биогумус. Его оставалось упаковать в мешки и использовать в качестве органического удобрения.
Гениальность системы заключалась в ее чрезвычайной простоте. Человеческого вмешательства почти не требовалось, а линий можно было создавать сколько угодно. Кевин, крошечный человечек в этом храме из бетона и стали, один посреди разрисованных граффити стен и разбитых окон, с удовлетворением бога-творца созерцал собранную из кусочков конструкцию. Процесс пищеварения у червей ускорял циркуляцию воздушных пузырьков в компостном субстрате и поэтому сопровождался едва слышным шумом, похожим на шипение шампанского. В этом отжившем свой век помещении – пережитке исчезнувшей индустриальной эпохи – линия напоминала живой двигатель, непрерывно вырабатывающий энергию.
Параллельно Кевин работал над улучшением качества вермичая, желая получить образцовый биостимулятор, который можно будет заливать прямо в резервуары сельскохозяйственных опрыскивателей. Для выполнения этой задачи следовало проводить довольно сложные химические эксперименты, требующие дополнительных ингредиентов, тщательно подобранных и дозированных. Поэтому позади линии была создана мини-лаборатория с баками, бочками, фильтрами и центрифугами, соединенными лабиринтом металлических труб и желобов. Кевину пока не удавалось найти оптимальную формулу: слишком крупные частицы постоянно норовили засорить сопла. Филиппин, сообразив, насколько огромный рынок открывает для них вермичай, торопила партнера. Она уже придумала название продукта (Vino Veritas) и отвела ему местечко на будущем сайте.
Время от времени в гости заглядывал Марсель Комб, которого Кевин держал в курсе дела. Он уже не нуждался в знаниях старого профессора, так как сталкивался с вопросами скорее инженерно-производственного толка. Но эти моменты почти отеческого участия были приятны. Жан Габен дождевых червей бродил по вермизаводу, восхищаясь на каждом шагу. Он брал червей в руки и изучал их окраску, затем постукивал по погрузочному шнеку, чтобы заставить его изрыгнуть порцию компоста, который тут же обнюхивал. Он делился воспоминаниями о своих исследованиях почвы, о том, как несколько десятков лет подряд рыл ямы и спускался в них. Всю жизнь он провел, копаясь в земле. Марсель Комб был счастлив, что наконец-то нашел преемника, который продолжит его дело и, главное, воплотит его идеи на практике. Академический мир сторонился профессора Комба, словно не мог простить, что тот начинал садовником. Они с Кевином прекрасно понимали
