Алфавит от A до S - Навид Кермани
Провожая меня на поезд, редактор показывает на три синие точки разного размера, приклеенные к одному из окон на матово-стеклянной крыше вокзала. Я думаю, что это арт-объект или памятный знак. Это окно площадью около трех квадратных метров чище остальных, значит, его мыли или заменили.
– Тридцатого сентября через это окно упала дочь моего соседа. Ей было тогда семнадцать, – говорит редактор. – Двенадцать метров. Она погибла.
Ночью они с друзьями поднялись по строительным лесам и залезли на крышу. Родители увековечили ее память этими тремя точками – в честь своего ребенка.
– Это ужасно, – бормочу я, пытаясь найти слова. – Уже от одного рассказа становится дурно.
– Простите, я ничего не смог с собой поделать, – говорит редактор. – Эти три точки находятся прямо над выходом на платформу, я не могу пройти мимо и не заметить их. Я видел, как эта девочка росла, я почти каждый день встречаю ее родителей и, как бы ярко ни светило солнце, всегда вижу тень на их лицах.
– Теперь я тоже никогда не смогу сесть на поезд, не посмотрев на эти три точки.
– Для того они и нужны, – отвечает редактор.
Я смотрю на него и думаю: понимает ли он, что теперь сам стал частью моей заметки?
* * *
– Что это за музыка? – спрашиваю Даниэля, когда он показывает мне видео, снятое во время похода по Гиндукушу. Вокруг одни скалы, камни, осыпи, лед и снег, насколько хватает экрана, молчаливые мужчины с ружьями и вьючными лошадьми цепочкой пересекают эту дикую степь, а над ними раскинулась бескрайняя голубизна неба. А на фоне звучит веселая поп-музыка.
– Кто-то взял с собой транзисторный радиоприемник, – объясняет Даниэль. – Он работал на солнечной батарее, поэтому играл все время.
Все сопровождающие были из одной семьи, потому что после сорока лет войны нельзя доверять никому, кроме своих. Среди них было двое сотрудников службы безопасности. Последнее полученное СМС гласило на английском: «Уважаемый клиент, сообщаем вам, что сегодня колонна двигалась из Газни в сторону Калата, но, к сожалению, на колонну напали боевики. Один военнослужащий был ранен. Колонна покинула район нападения». После этого исчезла и сотовая связь, и сама война – одна из самых кровавых со времени вторжения западных войск, всего за одну неделю погибло четыреста солдат и полицейских. По остальным жертвам статистики нет.
Масштаб этого спокойного, потому что негостеприимного, Афганистана можно осознать, только заметив, насколько крошечными кажутся люди и лошади на монохромных склонах – всего лишь крохотными штрихами. Труднее всего им приходится на черных участках земли, которые усеяны острыми, как ножи, обломками сланца. Здесь члены экспедиции начинают продвигаются вперед по одному, осторожно, от камня к камню. Невероятные – «невероятные!» – прямоугольные каменные плиты, высотой до шести метров, выглядят так, словно их поставил на ребро какой-то гигантский ландшафтный архитектор.
– Днем они становятся горячими, как печи, – говорит Даниэль, – сланец лучше других камней сохраняет тепло. Оттого лед и тает.
Ниже, там, где еще росла трава, они чуть было не потеряли повара, который отправился ее собирать. Повар – важнейший член экспедиции, без всех остальных можно обойтись, но от повара зависит физическое состояние группы. Однако в последний день восхождения у Даниэля закончились силы, и остальные посадили его на одну из лошадей, словно он был частью груза. Ему повезло, что в документальном фильме его не показали сгорбленным в седле, с полуприкрытыми глазами и отвисшей челюстью. У подножия горы Мир Самир, на высоте около пяти тысяч метров, они достигли ворот в Нуристан – место, где антропологи Третьего рейха искали чистых арийцев, но сейчас туда дальше пути нет. Нуристан, который принял ислам только в конце XIX века, спустя семнадцать лет после вторжения западных войск теперь симпатизирует Исламскому государству [111]. Фотографии, сделанные англичанином Эриком Ньюби в 1950-х годах у этих ворот, запечатлели величественный ледник. Теперь от него почти ничего не осталось.
– Вот в этом и заключается суть истории, – говорит Даниэл. – Добираешься туда с великим трудом, а главного героя уже нет. Но продолжать путь все равно нужно, ведь снизу не видно, что этого героя нет.
– Хочешь сказать, что ты фотографируешь отсутствие?
– Да, именно это.
– Примерно так же можно описать теологию.
Потом он достает фотографии из белых, как матовое стекло, конвертов, и теперь эта ассоциация уже не отпускает. На черно-белых снимках сланцевые месторождения выглядят как край света, однако в цифровом варианте на экране ноутбука теряют глубину, темноту и свое значение. Фотография шестиметровой каменной плиты, перед которой лежат тысячи камней, а позади возвышается отвесная скала, напоминает абстрактную картину – впрочем, земля с высоты тоже становится абстракцией. Кажется, Бог уже сорок лет не замечает, что в Афганистане его создания страдают от голода и жажды, испытывают одиночество и боль, любят своих детей и боятся смерти. Где-то впереди ледниковое озеро, которое не отмечено ни на одной карте: вот ты уже почти у цели, силы давно на исходе, но каким-то чудом, почти бессознательно, преодолеваешь еще несколько шагов, обходишь скалу – и встречаешь это бирюзовое «око», которое внезапно наполняет тебя энергией, выводя из глубочайшей усталости. Секундой ранее ты был совершенно разбит, но при виде картины (Даниэль говорит об озере, но использует слово «картина», как будто она существует независимо от наблюдателя) чувства обостряются, разум становится абсолютно ясным (священно-отрезвленным), фокус камеры настраивается сам, дыхание замирает, и ты точно вовремя нажимаешь на спуск затвора. И наконец последний снимок похода, сделанный в эйфории: величественный ледниковый стол перед осыпью, по которой разбросаны другие, меньшие столы. Они образуются там, где большие валуны защищают лед от солнца, пока все вокруг тает.
Даниэль молчит, чтобы я сама заметила ту деталь, которая оживляет его фотографию: на огромной плите, совсем крошечные, сидят шестеро его спутников, скрестив ноги, как будто ледник под ними – это зверь, которого они победили. По их телам мы прикидываем высоту стола: три метра ледяного пьедестала и полтора метра толщины плиты. В Швейцарии это известная, даже заезженная поза: первые натуралисты или современные туристы, восседающие на ледниковом столе. Но благодаря ружьям эта фотография превращается в символ войны за природные ресурсы, которая охватывает всю планету. В Афганистане, и особенно в Афганистане, эта война началась сорок лет назад – за редкоземельные металлы, минералы, опиум, за газовые и нефтяные трубопроводы, но прежде всего за первый и последний жизненно важный ресурс – воду.
По дороге в пиццерию Даниэль встречает молодую, стройную женщину с рюкзаком. Это она появилась в документальном фильме
