Алфавит от A до S - Навид Кермани
Однако это не основная причина, по которой, несмотря на все мое восхищение, я остаюсь странно безразличной к знаменитой восьмой главе. И дело не только в нарушении табу, которое через пятьдесят лет уже не воспринимается так остро. Истинная причина становится понятна в следующей главе, где Лесама Лима мастерски описывает демонстрацию в Гаване: он настолько погружается в происходящее, что становится неважным, кто против кого выступает, – как в предыдущей главе стало неважным, кто с кем спит. В конечном счете все эти удивительные события переживает не сам Хосе Семи, а окружающие его люди, которые не были подробно раскрыты. Хосе лишь слышит об этом или случайно оказывается поблизости. В обеих главах важно не само действие – будь то совокупление или демонстрация, встреча тел, лишенная любовных прикрас, или противостояние студентов и солдат, юности и власти. Какая разница, как описаны самые смелые сцены секса, если сами влюбленные не вызывают интереса?
Тем не менее я продолжаю читать – отчасти потому, что еще слишком рано ложиться спать, и отчасти из-за своей приверженности дисциплине. Я снова встречаю Хосе Семи, с которым чувствую связь с тех пор, как он впервые пережил приступ астмы. Возможно, это связано с тем, что его история напоминает историю самого Хосе Лесамы Лимы? Частые болезни и постоянные кошмары, отец – полковник артиллерии, мир книг, в который молодой Хосе погрузился после ранней смерти отца, и мать, которая все это наблюдала, студенческие протесты 1930 года и вскоре после этого – обращение к поэзии? Нет, когда я читала о детстве Семи, я еще не знала биографию Лесамы.
«Ты станешь свидетелем, – предсказывает ему мать, – свидетелем, чтобы заполнить отсутствие отца, свидетелем, который осветит каждый день. Смерть твоего отца, как я уже говорила тебе, лишила меня голоса, но я всегда мечтала, и эти мечты – корень моей жизни, основа твоего свидетельства, твоей попытки преобразовать сложное, твой ответ. Недоброжелатели будут думать, что я никогда не произносила этих слов, что ты их выдумал, но, когда ты дашь ответ через свое свидетельство, мы с тобой будем знать, что я это сказала и продолжу говорить, пока жива, а ты передашь мои слова дальше, когда меня не станет».
За монологом матери следует одно из редких в романе предложений, написанных от первого лица: «Я знаю, что это были самые прекрасные слова, которые Семи услышал в своей жизни после тех, что читал в Евангелиях, и что он больше никогда не услышит других слов, которые бы так же решительно направили его на истинный путь».
Рассказчик знает это, ведь он и есть Хосе Семи, однако сам Хосе Семи этого еще не знает.
292
Быстрым взглядом оцениваю молодого мужчину, который бежит по тропинке на противоположной стороне, всего в трех метрах от берега: как для нас обоих крупная собака без поводка представляет потенциальную опасность, так и он для меня – потенциальная угроза из-за своего пола, возраста и крепкого телосложения. Возможно, еще и потому, что он темнокожий? Да, это тоже играет роль: молодой мужчина южного происхождения и хрупкая женщина, одна ранним утром у Рейна, всего в нескольких километрах от Кёльнского вокзала.
Подобные встречи случаются каждый день, и, если бы я по опыту не знала, что, как правило, ничего не происходит, я бы не осмелилась бегать по утрам. Но, едва оставив его позади, я слышу дыхание у себя за спиной. Оборачиваюсь – да, это он, он догоняет меня.
Что, если он нападет? Вспоминаю, как Виржини Депант описывает свое изнасилование, а Петер Надаш – свою смерть, и у меня перехватывает дыхание. Даже грубые приставания были бы для моего алфавита значимее, чем очередная встреча с приличным человеком. Однако парень у меня за спиной сворачивает на соседнюю тропинку и, ускорив шаг, обгоняет меня, не поднимая взгляда. Лишь через пятьдесят метров он возвращается на нашу общую тропу.
Спустя десять минут я обгоняю его, пока он пытается заниматься йогой на траве, и мне становится ясно, что он не представляет никакой угрозы. Кто-то – вряд ли бегун – назвал эти упражнения «позой собаки мордой вниз» и «позой собаки мордой вверх», однако этот мужчина, стоя на четвереньках и поочередно поднимая к небу то грудь, то ягодицы, больше похож на бегемота. И я поняла, что ошиблась, причислив его к тем мужчинам, которые могут представлять опасность.
293
Такое ощущение, словно кладбищенский садовник точно знает, когда ты придешь на могилу, – каждый раз она встречает тебя новыми свежими цветами, аккуратно уложенными в красивый узор. Сейчас, с наступлением осени, все вокруг наполнилось красными оттенками – это, скорее всего, герани, а рядом цветы, названия которых я даже не знаю, обрамленные крупными темными листьями. Неужели за всем этим стоит один и тот же садовник? Он явно трудится на совесть, это видно по могиле: все продумано до мелочей, возможно, он даже делает наброски, прежде чем выбрать цветы. Такая внимательность и креативность вряд ли прописаны в стандартном договоре, который заключила моя сестра; никто не стал бы возмущаться, если бы садовник просто менял увядшие цветы, оставляя тот же узор. Он остается в тени, как мастера прошлого, он не ждет благодарности и, возможно, даже сомневается, замечаем ли мы его творческий замысел, его старания и идеи. Маме могила, безусловно, пришлась бы по душе, если бы она могла ее видеть. Но я знаю, что она бы все равно предпочла полететь этим вечером с нами.
* * *
На первых четырех-пяти страницах газеты – все те же фотографии: все тот же президент, окруженный все теми же людьми, учтиво пожимает кому-то руку; президент в первом ряду среди зрителей; президент у трибуны; президент на заводе; президент на открытии, инаугурации, запуске очередного «значимого» проекта. Все те же заголовки, все те же вступительные абзацы, словно за тридцать лет ничего не изменилось – только одно имя заменили на другое, а лицо немного помолодело. И этот цикл может длиться бесконечно.
294
Ранним утром, стоя на балконе, я вижу, как светится песок на холмах, как перед ним простирается густая зелень в долине, а вокруг острова мягко мерцает река. Движение воды становится заметным лишь тогда, когда обращаешь внимание на цапель, застывших среди растений или на камнях. Чего они ждут? Кажется, не рыбу – иначе одна из них уже нырнула бы. Именно в своей спокойной тишине Нил отражает богатство красок окружающего пейзажа и глубокую синеву неба.
