Алфавит от A до S - Навид Кермани
Так важны ли для меня сейчас воспоминания Петера Надаша? Он сам рассказывает, как был оторван от мира, даже от жены и детей, когда думал, что умирает. У моей матери, казалось, было нечто подобное, когда она прощалась с нами. Это ощущалось как рана: в конце, когда ее душа покидала тело, человек, с которым она засыпала рядом шестьдесят лет, три дочери, внуки, большая семья, вокруг которой вращалась ее жизнь, – все это, казалось, утратило для нее значение. На прощание, за каких-то пять часов до последнего вздоха, она махнула нам рукой почти небрежно, возможно, еще с некоторой доброжелательностью. Мы думали, что увидим ее утром. Она же на это не рассчитывала.
Что важно в общем смысле, вероятно, можно измерить. Есть критерии, по которым можно определить, что голод в субсахарской Африке заслуживает большего внимания, чем коалиционные переговоры в Баден-Вюртемберге, а «Одиссея» значительнее всего, что мы можем придумать в наши дни, даже если с небес все может казаться одинаково незначительным на этой одной из бесчисленных планет. Но все меняется, когда в вопрос добавляются два слова: «для тебя» и «сейчас».
И не стоит упрощать: капля розового масла или груша, съеденная четыре дня назад, – разве они принесли в твою жизнь больше, чем мимолетные приятные ощущения? Если бы я каждый день применяла один и тот же критерий, оценивая, что важно для меня, как центра мира, то последние три месяца писала бы исключительно о силе крошечного, практически бесформенного возбудителя, которого в прежние времена назвали бы демоном.
«Такие затяжные состояния не редкость, – говорит врач с непозволительно спокойным видом, – один-два процента людей сталкиваются с усталостью, подавленностью, потерей вкуса и периодической легкой температурой». Но в конце концов, обещает он, с вероятностью в девяносто девять процентов, мой ребенок снова будет бегать, смеяться, есть и спать, как прежде. Но девяносто девять процентов – это не обещание для матери, особенно если ваш чертов «переломный момент», через который мой ребенок прошел уже дважды, как будто находится в самом сердце горного массива! Чтобы воспринимать что-то еще, в некоторые дни мне приходится сводить настоящее к минимальной единице – к одному-единственному укусу или аромату, который сначала ощущается в носу, потом раскрывается на небе, – всего лишь на долю секунды, максимум на четверть, пока я подношу стакан к губам и пью воду, которая на этот раз пахнет не только лимоном и мятой, но и розами. Вечность невозможно измерить даже в десятых долях секунды. Когда я упускаю ее, остаются только книги, которые помогают мне справляться с этой горечью, помогают больше, чем молитва – или как молитва.
242
Из множества книг, начинающихся на букву K, я сразу хватаюсь за том Квиринуса Кульмана, чтобы узнать что-то о молодой женщине, которая стояла на коленях на площади и каждые несколько шагов падала ниц перед Богом, – ведь и этот поэт эпохи барокко считался религиозным фанатиком. Однако вскоре я понимаю, что это была глупая затея. Я надеялась заглянуть в растревоженную душу, а нахожу лишь бесконечные страницы стихов в одном и том же тоне: «Все испытания я превозмог, ведь послан был тобой, Бог» [88]. И так на десятки страниц подряд – одна строфа за другой, возвышенные речи, полные благочестивых рассуждений, от которых я в конце концов вздыхаю с досадой и думаю, что если кого-то и следует изолировать, так это Кульмана. Вместо того чтобы продолжать мучить себя догматическими текстами, я решаю вытащить отца на прогулку, заявив, что его внук старается подняться на ноги исключительно ради него. Сыну я говорю обратное, и когда обман раскрывается – мы уже на улице.
* * *
Думаю, когда Спайк Ли начинал свой творческий путь, он вовсе не собирался снимать фильмы для всей семьи, от 9 до 99 лет, как раньше писали на коробках с настольными играми. Сегодня же даже малыши могли бы понять его фильмы: добрые персонажи танцуют, а злые корчат гримасы. И снова возникает вопрос: не требуют ли сегодняшние реалии той самой однозначности, которая, по сути, отрицает искусство? Однако карикатуры, которые Спайк Ли рисует на «хозяев жизни», никак не противостоят современному национализму. Только одна сцена действительно меня потрясает: в ней белый персонаж предсказывает – а черный считает абсурдом, – что кто-то вроде лидера Ку-клукс-клана, в котором угадываются черты Большого Ребенка, мог бы стать президентом. И вот уже звучит лозунг «Америка прежде всего». В титрах показаны кадры из Шарлотсвилля, и появляется тот самый Большой Ребенок.
Уже сам факт, что в западном мире снова можно представить ситуацию, когда фильмы Спайка Ли будут запрещены или невозможны – без финансирования, проката, аудитории, – заставляет содрогнуться. В Европе это можно сравнить с нападками на так называемую леволиберальную заразу. Сколько авторов из моей книжной кельи могли бы попасть в «черный список»? В Венгрии такие писатели, как Кертес, Эстерхази, Надь, уже сейчас находятся под подозрением – величайшие представители современной мировой литературы. Я успокаиваю себя мыслью о том, что ужасы 1981 года не случились или же случились всего в двух тысячах километрах к юго-востоку.
Всем нам троим фильм «Черный клановец» понравился, хотя по разным причинам, и никто не был по-настоящему в восторге. Сын быстро попрощался и отправился к своему отцу, а я с тоской и тревогой некоторое время смотрела ему вслед. Вскоре мы с отцом потерялись на той же самой многоэтажной парковке, где потерялись мои родители после своего последнего похода в кино. Тогда они запаниковали – мобильные не ловили; теперь я рядом с отцом, но матери уже нет. Внезапно фильм, книга и вопросы расизма разом утратили свою значимость.
243
С тех пор как заболел мой сын, я постоянно размышляю, не отменить ли поездку в Афганистан, хотя она, безусловно, особенно важна именно в этом году, который до сих пор сосредоточен на моих сугубо личных проблемах. Я договорилась с редакцией, что, случись что, смогу отменить поездку даже в последнюю минуту и они возьмут на себя финансовые риски – оплату рейсов, палаток, спальных мешков, которые уже заказал Даниэль. Я могла бы внести свой вклад, рассказав о том, как таяние ледников и нехватка воды связаны с войной, которая длится уже сорок лет, и о том, как природа влияет на политику. Это было бы полезнее, чем еще одно мнение или
