Алфавит от A до S - Навид Кермани
Утверждение, что все, что представлено в книжных магазинах под вывеской «Духовная литература», – лишенная подлинной глубины пустышка, конечно, слишком обобщенное. Даже книги Оффенбаха теперь выставляются под этой вывеской, а не среди художественной литературы или католической теологии, где им было бы самое место, но где их меньше всего хотят видеть. Пресность и бездуховность проявляются там, где делается вид, будто сегодня можно жить в гармонии с творением и воспринимать мир так, как это было до эпохи Просвещения. Духовность теряет свою убедительность, когда природа изображается как идиллический, благотворный сад. Но на самом деле религия – это обращение с ужасом, который представляет природа, попытка найти порядок в хаосе, случайности и угрозе.
После того как человек приручил природу, он начинает с нарастающей сентиментальностью восхищаться ее первозданностью. Однако эта сентиментальность лишь подчеркивает утрату подлинной природы, и остается открытым вопрос: возможно ли сегодня истинное переживание Бога, которое предполагает единение с творением? Итак, что это значит для общества, если оно ценит только свое настоящее? Во всяком случае, оно не более низменно, чем прошлое, если вспомнить, что еще в XIX веке на полях под Парижем молодых мужчин и женщин запрягали в плуг, как напоминает нам Жюльен Грин.
Эпиграф к новому роману Хелены Хегеманн – «Из обломков зреет новая религия», Элиас Канетти, – перебрасывает мост к алхимическим исследованиям Оффенбаха и на мгновение заставляет меня поверить, что наши миры действительно связаны. Даже если предположить, что эти две книги случайно оказались в одном почтовом ящике, то можно было бы возразить, что в области священного не бывает случайностей.
239
Благодаря новым упражнениям, которые привносят определенную долю разнообразия, девяносто минут занятий дживамукти пролетают быстрее, чем обычно. В конце занятия тренер хвалит меня за выполнение «свечи». Она говорит, что мои сухожилия стали эластичнее, а вытянутые ноги держу прямее, чем несколько недель назад.
– Я и не заметила, – говорю я, тяжело дыша.
– Зато я заметила, – серьезно отвечает тренер.
Я знаю, что она внимательно следит за всеми тренирующимися, особенно за мной – с тех пор как поняла, что, должно быть, у меня в жизни произошло что-то плохое.
– Как ты это поняла? – удивляюсь я.
– По твоей осанке.
Быть может, ее похвала усиливает приятное ощущение, которое разливается по телу, когда в конце занятия мы начинаем качаться из стороны в сторону, словно безумные. Соединяю ладони в два больших полукруга над лбом и опускаю их перед грудью, отчего глаза закрываются сами собой.
– Сосредоточьтесь на стопах, – призывает тренер. – Почувствуйте связь с землей. Следите за позвоночником, станьте чуть выше. Обратите внимание на макушку, почувствуйте связь с небом, со всем космосом.
Мысленно вздыхаю, сидя с закрытыми глазами: банальность, которую я записала вчера о связи с космосом, теперь звучит слово в слово на занятии «Продвинутый духовный воин».
Тренер продолжает:
– Возможно, у вас есть желание на эту неделю.
Я по-прежнему держу ладони перед грудью и, не открывая глаз, действительно ощущаю, как будто выросла на сантиметр-другой.
– Быть может, у вас есть желание, которое касается кого-то особенного, – добавляет она после паузы. Ближе к концу занятия частенько становятся созерцательными, однако на этот раз я чувствую, как из-под век выступают слезы. – Быть может, у вас есть желание, которое касается всех людей, – говорит тренер после еще одной паузы.
Нет, думаю я, сейчас человечество меня не интересует.
240
Я с завистью наблюдаю за тем, как в новом романе Хегеманн, как и в западных мегаполисах вообще, мужчины и женщины свободно и непринужденно выражают свои желания, – при этом предпочитаю читать о женском начале, которое в каждой своей инкарнации соединяется с творческим духом. Вместо беседы с Джудит Батлер я бы охотнее обсудила с Жюльеном Грином мистическое единение, где дарение и принятие сливаются воедино. Я бы призналась в своей скованности, которая обусловлена не столько моим иранским происхождением, сколько тысячелетиями одомашнивания. Оффенбах, который читал у Якоба Беме о том, что первый человек был одновременно мужчиной и женщиной, должен был бы присутствовать при нашей с Грином беседе. «Оффенбах! – воскликнул бы Грин при встрече. – Как приятно видеть вас снова и знать, что вы все еще интересуетесь моими темами!»
В своем дневнике Грин теперь почти на каждой странице пишет о вере, что когда-то вызывало насмешки критиков, утверждавших, что для понимания его текстов нужно «как минимум духовное посвящение». Но, поскольку я читаю дневник в обратном порядке, у меня создается впечатление, что Бог становится для Грина все важнее. Под конец своей жизни моя мать только делала вид, что радуется Корану.
Во время нашего разговора я бы указала на мудрость суфиев, которые считают, что любящий Иисус, будучи Сыном, одновременно воплощает собой женственность. Отсюда его безбрачие, а также андрогинность на самых ранних изображениях. Грин, вероятно, ответил бы, что, конечно же, в каждом человеке присутствуют и мужское, и женское начала, и осознание этого не только обогащает личность, но и делает творчество более гибким, свободным и глубоким. «А как же сексуальность!» – воскликнул бы Оффенбах. Возможно, я бы осмелилась спросить его, испытывал ли он, будучи столь счастливо женатым, любовь к своему полу. Я уверена, он бы понял, что это вопрос не интимный, а религиозный.
Грин, несмотря на свою строгую веру («Во Франции двести сорок тысяч абортов в год, это двести сорок тысяч убийств!»), не скрывал свою гомосексуальность. Наслаждение и страсть намного сложнее, многообразнее и таинственнее, чем это позволяет церковь, будь то страсть между двумя людьми или стремление к Богу. «Кто-то однажды сказал мне: „Вопреки общепринятому мнению, я верю, что гомосексуалы благословлены Богом“. – „Однако, – возразил я, – под конец такие люди остаются одни, не создав семьи. И это одиночество тяжело переносить“. Он ответил: „Нет. Я не одинок, я с Богом“. – „Быть с Богом – это не только привилегия гомосексуалов. Женатый мужчина тоже может ощущать присутствие Бога и быть с Ним наедине“. – „Нет. Он наедине со своей женой!“
