Неотправленные письма - Олег Юрьевич Рой

– Как же он пишет иконы? – изумилась Мария.

– Зажимает кисточку зубами и пишет, – ответил отец Анатолий. – Для настоящего таланта, Мария, нет никаких преград. Хотите, я исповедую и причащу вас? Надеюсь, это вернёт вам силу духа.

Глава 21. Звонок мамы

Эта ночь стала самой длинной ночью в жизни Надежды. Но тогда она еще не знала этого, да и не задумывалась ни о чём таком – не до того было. Во-первых, снова начали прибывать раненые. Правда, вместе с ними прибывали и хорошие известия. Атака нацистов захлебнулась.

– На что они рассчитывали? – рассказывал Надежде словоохотливый парень – контрактник, коренастый и рябой. Парень был контужен и получил несколько осколочных, но, судя по всему, не тяжёлых. Он был в ясном сознании, но контузия всё-таки давала о себе знать – болтал парнишка без умолку. – Мы и так, и так выбили бы их. Нас бросили на подкрепление, но мы прибыли уже под завязку, нацики бежали, прикрывая отход минометами, чёрт бы их побрал…

Картина боя, со слов парня, вырисовывалась такая. После довольно мощной артподготовки, точнее, еще до ее конца, нацисты пошли в атаку, стремясь застать наших бойцов врасплох, в укрытиях. Но действия нашей артиллерии не только сорвали вражескую огневую поддержку, но и уничтожили выделенные бандеровцам средства усиления, в числе которых было два польских танка «Тварды» и несколько Т-72. Без артиллерии и танков, даже обладая численным превосходством, нацисты ничего не сумели добиться – союзные силы, две российские батальонные тактические группы, отряд чеченских добровольцев и спешно переброшенные силы Народной милиции ДНР, с лёгкостью отбили атаку и перешли в контрнаступление, по итогу (со слов другого раненого) заняв позиции противника. Сейчас бандеровцы бежали, но у наших было недостаточно сил для преследования – вдогонку выдвинулся только чеченский отряд, остальные войска, закрепившись на отвоёванных у бандеровцев позициях, отдыхали, поддерживая преследующих нацистов чеченцев стрелково-пулеметным огнём.

– Как-то хило для серьёзного прорыва, – заметил слышавший все это Корешков. – В итоге, получается, они потеряли кучу техники, пару сотен бойцов – и совсем ничегошеньки не добились. Тогда зачем было начинать?

Корешков с Лилией Николаевной развернули в сортировочной фактически пятое операционное место. Остальные четыре также работали с полной нагрузкой: Владимир Григорьевич оперировал Виктора Орешкина – у него было серьезное ранение в ноги, правая до колена представляла собой кусок мяса с дроблённой костью, нафаршированного осколками. Сергей Нисонович занимался тяжелейшим полостным ранением в живот, Светлана Андреевна одновременно оперировала двоих, в том числе того контуженого, что вызвал огонь на себя, даже Мадина Бояновна была занята, спасая челюсть одного из бойцов. А Виктор Васильевич, наскоро наложив с помощью Лилии Николаевны шины на ногу и руку, помогал легкораненым в сортировке и руководил сестрами, занимающимися перевязкой и санобработкой. Глядя на него, Надежда пыталась представить себе его молодым пограничником, отбивающим атаки душманов – и не могла.

Вообще, было очень странно, что трое из ее корреспондентов оказались в их госпитале; с другой стороны – почтовая машина, письма из которой оказались в руках Надежды, была с их участка фронта, так что, может, и не странно, а логично – ведь все эти люди были на передовой, рядом с ними. И всё-таки Надежду не покидало ощущение, что ей суждено встретиться с каждым из тех, чьи письма она прочитала. Она даже жалела, что у неё осталось ещё три непрочитанных письма, но сейчас, конечно же, было не до них. Раненых было много, но, к счастью, серьезных ранений почти не было.

Когда весь санитарный транспорт отбыл на передовую, за новыми ранеными, Надежда присела на стул рядом с теми ранеными, которые еще не успели получить помощь, поскольку их раны сочли лёгкими. Медсестры подходили к ним, обрабатывали раны и перевязывали, а после обработки волонтеры – Катя, Маруся и другие, в том числе Джулия, сменившая свою одежду на форму ДНР и тельняшку, которые ей удивительно шли, отводили их в палаты. Эти палаты находились в бывшем гаражном помещении, довольно просторном; в них со всей округи свезли кровати, а Дима Озеров сделал еще несколько деревянных лежанок, так что мест для раненых в эвакогоспитале хватало. Но, конечно, до настоящего стационара условия в ведомстве Владимира Григорьевича не дотягивали, ну так ведь это был всего лишь эвакогоспиталь, откуда раненых предполагалось отправлять в тыл.

Рядом с Надеждой оказался тот самый паренёк-контрактник. Ему сделали укол, и он немного поутих, а возбужденное состояние сменилось депрессивным.

– Ой, боюсь, не вернусь я теперь на фронт, – бормотал он. – Как братуху моего, Илюшку Поповича. Ну, того хоть в шею снайпер приложил, а я? Только ведь поцарапало! Западло мне в тылу отсиживаться, когда корешки мои на фронте. Здесь курить-то можно?

– Нет, – ответила Надежда, – могу отвести на крыльцо, если вы можете ходить.

– Можно на ты, – сказал парень, вставая. – Я же вам в дети гожусь. Меня зовут Алексей, но можно Лёха, хотя по-украински это «свинья». А мне пофиг, если честно.

Надежда помогла ему дойти до крыльца. Там Лёха, присев на колоду, которая заменяла собой скамейку, достал из кармана мятую пачку болгарских сигарет:

– Трофейные, – похвастался он. – Мы нацистскую ДРГ накрыли в брошенном доме, двоих уложили, третий сдался. А в багаже обнаружили курево – затрофеили, не пропадать же добру. Я из штурмовой группы, типа батальонная разведка, мы без дев скучаем редко. Ну и трофеев у нас всегда много – волка ноги кормят…

Надежду осенила догадка:

– ДРГ вы с полустанка выбили? Потом еще на их позиции сидели?

Лёха даже дымом подавился:

– А откуда вы знаете?

«Четвертый», – подумала Надежда, но решила проверить:

– Командира вашего Скворцов зовут, он молодой лейтенант, только из учебки.

– Молодой, да головастый, – подтвердил Лёха. – Другого бы нам не прислали. Ну. И мы с Поповичем сразу над ним шефство взяли. Вот я и боюсь – Илью комиссовали, меня комиссуют, а кто Скворца уму-разуму научит? Зять? Босой?

– На днях нацики обстреляли почтовую машину, – сказала Надежда. – Некоторые письма оказались без конвертов, включая твоё. Они попали ко мне, твоё я уже запечатала и отправила адресату.

– Спасибо вам огромное! – сказал Лёха, вполне искренне. – А то я думаю – чешете мою биографию, ровно, простите, цыганка какая.

– А как бы вы отнеслись, – спросила Надежда, – если бы ваше письмо оказалось в музее? В смысле копия с него, конечно.

– Да разве ж моя писанина подойдёт для музея? – отмахнулся Лёха. – Да и кто я такой, Олег Кошевой, что ли? Обыкновенный русский солдат, каких у нас в России миллионы…

– Знаете, Лёха, – сказала Надежда, –