Сторож брата. Том 2 - Максим Карлович Кантор

— Вы им сказали?

— Конечно. Дети знают, что нас выгоняют из дома. Мы ждали этого. Видимо, уже привели новых жильцов.

— Жаль, здесь нет Марка Кирилловича. Это мужское дело, — сказал Каштанов. — Но я здесь за него. Теперь это мое дело. Вам не надо с такими людьми говорить.

— Вы что же думаете, — глубоким тяжелым голосом сказала Мария, — я не сумею защитить своих детей? Напрасно.

— Разрешите мне стоять рядом с вами, — сказал Каштанов. — Хотя бы это вы можете мне позволить?

Он хотел стоять рядом с этой прямой и тощей женщиной.

— Зачем это тебе, Каштанов?

— Вас обидят. Или детей.

— Я дочь казачьего полковника и татарки, — сказала Мария и улыбнулась. Каштанов впервые увидел ее улыбку. — Я жена Марка Рихтера и мать его сыновей.

И твердым быстрым шагом, каким эта тощая женщина ходила всегда, Мария прошла коридор — и распахнула дверь.

Глава 39. Вандея

На пороге стоял бурсар Гормли, он возглавлял большую компанию. За спиной его пошатывался скорбный капеллан Бобслей: капеллан так волновался, что правой рукой опирался на Колина Хея, печатника с Коули-роад, а левой рукой опирался на плечо профессора Стивена Блекфилда. Друзья поддерживали капеллана, а ноги Бобслея будто не слушались хозяина, капеллан почти висел в воздухе. Впрочем, поскольку Колин и Бобслей провели несколько часов в пабе «Индюк и морковка», причина неустойчивости капеллана могла быть прозаической.

— Простите нас, Мария, — сказал Бобслей горестно, — для меня это очень неприятный день. День большой скорби. — Капеллан подумал, что бы еще сказать, и добавил: — Это день траура!

И он посмотрел на Марию и детей очень большими глазами. Капеллан умел в нужных моментах проповеди очень широко открывать глаза, так что взгляд делался особенно лучист.

— Здравствуйте, — сказала Мария, — вижу, что колледж принял решение в отношении нашего жилища.

Капеллан не нашелся что ответить. Гормли, бестрепетный служака, открыл было рот, чтобы сделать скучнейшее, протокольное заявление, и тут, оттесняя прочих, вперед выступил профессор Медный, которого заметили не сразу. Профессор Медный был тверд.

— Сантименты неуместны, — сказал Медный. Все, что делал сам Медный, всегда было уместно и правильно. — Речь идет о соблюдении социальной справедливости. Ни больше, ни меньше. Политика нашего колледжа, в том числе финансовая политика, всегда будет отстаивать этот принцип. Неукоснительно.

Здесь «уместно» (используя терминологию профессора Медного) пояснить, что выселение семьи Рихтеров проходило на следующий день после общего слета ученых воронов колледжа, на следующий день после так называемого собрания fellows, на котором обсуждают финансовую политику колледжа. Шурша черными мантиями, вороны занимают места в большом зале, и главный бурсар Лайтхауз делает доклад о состоянии капиталов, а мастер колледжа выносит предложения о новых инвестициях.

На вчерашнем собрании главный бурсар, финансовый кормчий корабля Камберленд-колледжа, неожиданно раскрыл перед учеными воронами неизвестные дотоле подробности инвестиций. Fellows, до сей поры уверенные в стабильности своего завтрашнего дня и прочном днище их общего корабля, были неприятно поражены тем фактом, что все финансы колледжа вложены в сомнительную аферу, построенную на денежных потоках, протекавших через Украину. Можно лишь вообразить себе то удивление (горькое, что уж там говорить, удивление), которое испытал всякий из профессоров при мысли о том, что зарплата его может существенно пострадать, а то и вовсе исчезнуть. «Но зачем, зачем?» — хотел бы спросить каждый из ученых воронов, но не спросил никто: всякий понимал, что ответа нет.

Лайтхауз пояснил товарищам по плаванию, что война сделала невозможным управление инвестициями, общий корабль несколько протекает, образовалась небольшая пробоина и о деньгах колледжа можно забыть.

— То есть как забыть? — ахнуло собрание.

— Бывают, знаете ли, моменты в общей судьбе команды, когда требуется смириться с невзгодами. Вот и с энергетикой перебои, и бензин дорожает. Демократия, if you know what I mean, требует жертв.

И поскольку алчный идол Демократии нуждался в жертвах ежедневно, все вороны были отлично осведомлены о прожорливости идола. Но одно дело, когда в жертву приносят африканцев, индусов или украинцев. И совсем иное — когда на алтарь демократии приходится класть цивилизованных граждан. Это, согласитесь, не одно и то же.

Тягостно было в ту минуту ученым воронам. Летают вороны недалеко и невысоко, и у каждого из воронов имеется кольцо на лапке, привязывающее к месту прописки; свободы особой никогда не предусматривалось; но о том, чтобы корабль пошел ко дну и насест утонул, речи ведь не шло.

Сразу после того, как жестокая проза финансиста повергла воронов в уныние, слово взял мастер колледжа, адмирал Джошуа Черч. Адмирал был облачен в черную мантию, подобно прочим членам братства, и более не носил флотский мундир; однако и в мантии он выглядел воинственно — ведь рассказывают, что кардинал Ришелье порой появлялся на позициях под Ла Рошелью в своем кардинальском красном облачении. Адмирал расправил плечи, причем воронам почудилось, будто под черной мантией звякнули ордена, — и поведал обществу приятные новости. Да, идет война. Да, варварская Россия напала на свободолюбивую Украину. Да, мы поддерживаем и будем впредь. Так будем же, и не надо забывать. Есть жертвы, которые мы приносим. Плечо к плечу и fingers crossed. Финансы колледжа пропали. Но! Правительство Англии, с одобрения короны, вынесло решение о конфискации всех российских капиталов, размещенных на Западе, о конфискации всей частной собственности, о снятии денег со всех счетов российских граждан. И, коль скоро наши с вами деньги были вложены в структуры, управляемые российским олигархом Полкановым, то деньги нам возвращаются — и с процентами!

Вороны захлопали крыльями, приветственные возгласы и общий восторг сулили незаурядный кутеж во время high table.

— А как же наш коллега Марк Рихтер? — поинтересовался гебраист Теодор Диркс. — Если не ошибаюсь, колледж делегировал его в Москву на переговоры.

— Не припомню такого поручения, — мягко возразил адмирал, — вероятно, вы услышали обрывок разговора и не поняли сути. Марк Рихтер никакого поручения колледжа получить не мог. Мы не вправе давать поручения тому, кто уволился из колледжа. Марк Рихтер утратил — это его собственное решение, которое я поддержал — все привилегии Камберленд-колледжа.

— Что касается его отъезда в Москву, — заметил профессор Медный, — то, должен сказать прямо, политическая составляющая этого поступка не находит у меня сочувствия.

— I can't agree more, — утвердила Элизабет Кэмпбелл.

— Видимо, определенную роль сыграло происхождение. Корни, — сказал профессор Медный.

— Остается решить, — адмирал вернул собрание к повестке дня, — что мы должны сделать с домом Марка Рихтера, с accommodation, временно предоставленной в пользование семье нашего бывшего коллеги.

— Пребывающего, обращаю ваше внимание, в Москве, — уточнил Медный.

Собрание ученых воронов рассмотрело вопрос всесторонне, учитывая тревожные сигналы