Рыжая полосатая шуба. Повести и рассказы - Беимбет Жармагамбетович Майлин
Ему, однако, коротко ответили:
- Жалуйся, сколько тебе угодно! А сейчас - сгинь! Двенадцать бедняков, поддавшихся подстрекательству Мукуша, признали свою вину и попросили собрание вновь принять их в колхоз. Их просьбу удовлетворили.
Когда я уезжал, то у развилки дорог встретился с Мукушем. Он тоже куда-то ехал на гнедой лошаденке и подбадривал ее пятками, а поравнявшись со мной, крикнул:
- Товарищ, ты, я вижу, перегибщик. Ты ведешь неверную агитацию среди единоличников. Силком загоняешь их в колхоз! Мукуш убежден: раз я занимаюсь агитацией среди населения, значит, тоже перегибщик. А я подумал про себя: этот горлодер, навешивая всем подряд ярлыки вроде <перегибщик>, <правый уклонист>, <левак>, <бюрократ>, видать, уже многим заморочил голову.
1930 г.
ДОМ КРАСНОАРМЕЙЦА
Даже имя его - и то редко попадало на бумагу. Как-то раз оно, правда, очутилось в списках аульного правителя, и во время выборов Бузаубак Тмакбаев был упомянут наряду со всеми. Вначале он даже испытывал нечто похожее на гордость оттого, что, как все порядочные люди, и он оказался в каких-то бумагах и имел, так же, как и они, собственную фамилию, но со временем вместе с фамилией прилепили ему еще и налог, и аулнай не давал ему проходу. Аулнаем тогда был знаменитый во всей округе охальник Ахметжан с торчащими усами. С ним были шутки плохи, и, бывало, точно за глотку хватал он беднягу Бузаубака.
- У, собачий сын! Недоносок! Ты какого черта фамилией своей бумагу опоганил?! Не можешь налог платить, нечего и числиться в домохозяинах.
Базаубак в таких случаях охотнее провалился бы сквозь землю.
- Ну, что делать, дорогой, - виновато мямлил он. -Не я ведь записывался, а Алиш в год выборов записал. Это ему в голову пришло увеличить число дворов... Какой там двор?.. Извини уж, дорогой, брата своего ничтожного, никудышного...
Больше Бузаубак ничего не говорил, только робко, с мольбой взглядывал на притеснителя. Единственное состояние Бузаубака - бурая коровенка. Теленка каждый год аулнай уводил со двора за налоги. В этот печальный день и жена Бузаубака, Айжан, ругательски ругала незадачливого муженька:
- Очень нужно тебе было в списки попасть! Несчастный, сидел бы помалкивал, не рыпался!..
- Э, ладно, жена, - успокаивал ее Бузаубак. - Авось обойдется, образуется.
Иногда за мирной беседой супруги в два голоса проклинали аулная и его список в полосатом коржуне.
- Попадись мне в руки - сожгла бы! - грозилась Айжан.
Теперь ему само слово <Тмакбаев>, написанное на бумаге, казалось страшнее, чем ангел смерти - Азраил. Бузаубак, наученный горьким опытом, советовал своим сверстникам-бедолагам: <Смотри не попади на бумагу. Запишут, беды не оберешься>.
Уже позже, в первые годы после революции, запечатленная на бумаге фамилия тоже не принесла Бузаубаку никакой радости. Некий Дуйсенбай, нарядчик, через день-другой орал на него:
- Запрягай лошадь! Твой черед!
И вскоре его единственная лошадка дошла, обезножила, опаршивела. Бузаубак пытался иногда сказать об этом, но Дуйсенбай с ходу затыкал ему рот.
- Вот, видишь список? - рычал он. - Что написано? <Тмакбаев>. Значит, молчи!
<Интересно, как бы сделать так, чтобы моя фамилия нигде никогда никем не упоминалась?> - думал порой про себя Бузаубак. Однажды он вез на своей арбе инспектора школы и по дороге спросил его:
- Скажи, дорогой, ты ведь, человек грамотный. Как можно начисто стереть фамилию в списке?
Инспектор не сразу понял, пришлось ему растолковывать, и потом инспектор сказал:
- Пусть вас список не тревожит больше. Те времена, когда людей им пугали, нынче прошли. Вы сами теперь хозяева.
Бузаубак от удивления глаза выпучил на инспектора. Подумал: <Что этот чудак мелет?>
Правда, с тех пор произошли некотороые перемены! Усатый Ахметжан, бывший аулнай, теперь не то что на людей орать, даже на собрания ходить не смеет. Вчерашний батрак Ермакан стал ныне председателем аульного совета, и Бузаубак с ним запросто беседы ведет. Сам Бузаубак тоже был раз избран в Совет, а однажды даже съездил на волостной съезд. Теперь иногда он говорил жене:
- Жена, эй, жена! Как хорошо, что я тогда не выпал из списка, а?
Но Айжан не прочь эту заслугу присвоить себе.
- А я тебе что говорила?.. Если бы не я, давно бы тебя в списке не было!
Еще через некоторое время жизнь и вовсе изменилась. Всей работой в ауле заворачивала молодежь. Безусые юнцы заседали в Совете, ловко и умело заправляли хозяйством. Кое-кто из пожилых, из поседелых начал греться у очага.
- Все! - говорили. - Отработали свое. Времена нынче для молодых!
Бузаубак тоже стал задумываться. Сыну Андамасу уже двадцать. С малых лет на бая спину гнет, батрачит. <Не будь он батраком, занимайся каким-либо промыслом, работал бы сейчас не хуже своих сверстников-активистов>, - размышлял Бузаубак. Но у Андамаса образования нет. Он даже и грамоты не знает. И приходилось теперь пенять на себя: <Почему в детстве не учил?..>
Как-то раз завел Бузаубак с сыном задушевный разговор.
- Смотри, - сказал он сыну, - сверстники твои все за ум взялись. Работают. А ты все на побегушках у бая. Хватит! Не подохнем. Выбивайся в люди. Не отставай от дружков!
И после этой беседы сразу отправился к председателю аулсовета и сказал:
- Ермакан! Вычеркни из списка Бузаубака Тмакбаева и вместо него запиши: <Андамас Бузаубаков>!
Так было покончено со злополучной фамилией Тмакбаев. Отныне такого на бумаге не существовало.
А Андамас, как только перестал батрачить у бая, сразу с головой ушел в аульные дела. Ни одного собрания не пропускал. На последних выборах был избран в аульный совет.
- Старик, эй, старик! Ты хоть замечаешь, что сын твой повзрослел, джигитом стал? - все чаще приставала к мужу Айжан.
У нее своя дума была. В ауле Бузаубака раньше всерьез не принимали. О нем говорили не иначе как <вредина>, <бродяга>, <нищеброд>. А теперь в глазах власти Бузаубак почетнее, чем те, кто владеет табунами. Раньше такие, как Маржанбике, свысока взирали на Айжан, близко к себе не подпускали, теперь же сами домой приглашают, кумысом угощают, секретами делятся, точно давние подруги.
У Маржанбике вполне приличная дочь на выданье.
К. ней-то и приглядывается Айжан. Однажды она заметила полушутя, полусерьезно: <Я ведь намерена высватать твою дочь для моего Андамаса>, и Маржанбике тут же сказала: <А я лучше Андамаса для своей дочери никого и не желаю>.
С тех пор Айжан и мужу
