Рыжая полосатая шуба. Повести и рассказы - Беимбет Жармагамбетович Майлин
...Темной ночью на постели рядом с мужем Айша вдруг на мгновение увидела корову-пеструшку с грузным, набухшим выменем. И еще ей померещилось черное сплющенное ведро.
1930 г.
МУКУШ - СЫН АРЫСТАНБАЯ
Если вам доведется повстречать коренастого пучеглазого мужичонку с желтым чахлым лицом, то так и знайте, это и есть Мукуш, сын Арыстанбая.
Впрочем, он и сам охотно напомнит о себе, как только в аул заявится кто-нибудь из уполномоченных, - он сразу начнет увиваться и уж ни на шаг не отойдет прочь.
- Ой, хорошо, что наконец-то ты приехал, дорогой! Мы тебя уж заждались! - говорит он, подкладывая под тебя, как говорят казахи, подушку лести.
- Советской власти я готов служить до последней капли крови! - горячо заявляет он в другой раз.
Но если и после этого невзначай выразишь недоумение, Мукуш начинает колотить себя в грудь.
- Да я ведь бедняк-активист! Я ведь - Мукуш, сын Арыстанбая! Слыхали?
И тогда тебе придется поверить, что перед тобой действительно и есть этот самый Мукуш.
Впервые я встретил его в аульном совете. Активисты и комсомольцы аула тогда составляли производственный план колхоза. И вдруг точно яростная льдина в половодье прорвалась в помещение.
- Где уполномоченный? Вы, что ли? - надвинулся на меня кто-то.
- А что вам угодно?
- Вот что: я бедняк-активист. В этих краях меня все знают. Я - Мукуш, сын Арыстанбая! На совещание наш колхоз должен направить одного представителя. Я просил направить меня, а наш председатель не желает. Он вообще вредитель. Его дед совершал палом-
ничество к могиле пророка. Я не успокоюсь, пока не разоблачу и не сниму его с работы^
Я не все сразу понял и поэтому задал несколько вопросов. Тогда Мукуш с ходу полез на рожон:
- Да это бюрократизм! - закричал он. - Это правый и левый уклон! Но я знаю, куда мне обратиться! Я и на вас найду управу!
Своими делами колхоз распоряжается сам. Если же им начнет командовать любой уполномоченный, то о какой же работе может быть речь? Я попытался растолковать это Мукушу, но он и слушать не стал. Только еще пуще распалился:
- Нет, нет, это явный перегиб! Вы - перегибщик!
Будь ты хоть трижды чистым и честным, но, если обвиняют тебя в чем-то подобном, ты поневоле растеряешься.
Когда Мукуш удалился, я начал расспрашивать о нем у собравшихся, но все только переглядывались и отмалчивались. Наконец батрак Досан возмутился:
- Ну что все молчите? Говорите же!
- А ты сам что? - набросились на него остальные. Досан оглянулся и, убедившись, что Мукуш в самом деле ушел и не стоит под дверью, тихо сказал:
- Довольно Мукушу над нами куражиться! Пора его вывести на чистую воду! Вы знаете, кто он такой?
- Да мы-то, конечно, знаем! - вздохнули все.
Но тут разговор неожиданно повернулся в другую сторону. Срочных дел у всех было по горло. На носу -посев. Производственный план надо закончить во что бы то ни стало. Говорить, таким образом, о Мукуше было недосуг.
***
Для разъяснения постановления Центрального Комитета партии в аулы нахлынули инструкторы и уполномоченные. Пришлось и мне побывать еще раз в колхозе <Энбек>. Правление колхоза расположилось
в однокомнатном деревянном доме. Вдоль стен стояли стулья. Председателем колхоза оказался молодой джигит Салим. Здороваясь, он протянул мне большую мозолистую руку с узловатыми, цепкими пальцами. Я оглядел его с головы до пят и решил: <Наверняка бывший батрак>. Так оно и оказалось: из анкеты я узнал, что Салим батрачил десять лет.
- Грамоту знаю. Лишь в прошлом году освободился от батрачества. Члены колхоза выбрали председателем, ну вот и работаю, - представился мне Салим.
Другим членом правления оказался краснолицый, видный из себя молодой человек, одетый по-городскому, учитель, - как сказал он мне, - прибывший в колхоз для ликвидации неграмотности.
- Товарищ Салим очень занят, дел у него невпроворот, - сказал он.
На столе лежал лист бумаги. Сверху крупными, корявыми буквами было выведено: <Рапорт>. <Колхоз <Энбек> подготовился к весеннему севу на сто процентов>, - прочел я в этом рапорте. Внизу стояла такая же корявая подпись <Салим>. Неуклюжие пальцы, всю жизнь имевшие дело только с вилами и лопатой, вкривь и вкось нацарапали несколько букв.
- Был у нас такой активист - Мукуш. Может, слыхали?
- улыбнулся Салим.
При этом имени я насторожился:
- Ну, так где он?
- Дома. Из колхоза вышел. Теперь единоличник. Провели общеаульное собрание. Пришел и Мукуш.
Он вроде бы притих, образумился. Прежней напористости я в нем не заметил. И, однако же, он все-таки нашел время подойти ко мне и доверительно шепнуть:
- Очень хорошо, что приехали. Ждали вас с нетерпением...
После доклада первым поднял руку Мукуш:
- Разрешается ли выходить из колхоза и жить единоличником?
- А кто вам говорит, что не разрешается? - тут же вскинулся Салим.
Мукуш посерел. Выкатил глаза, как бодливый козел. Дернулся всем телом, сорвал с головы мерлушковую ушанку и с силой хлопнул об пол. Пыль поднялась, словно из старой сопревшей кошмы.
- Салим затыкает мне рот! Слова сказать не дает! Это перегиб! Это самоуправство! Бюрократизм! Я буду жаловаться!.. - закричал он.
- На что жаловаться-то? Никто тебя не зажимал.
И тут заговорили уже все.
Члены колхоза <Энбек> на частых собраниях наловчились так говорить, что распушили Мукуша в пух и прах. Из их бурных речей я понял:
1. Его отец - Арыстанбай - смутьян и пройдоха. В свое время был байским прихвостнем и брал взятки. Мукуш пошел по стопам отца. 2. До образования колхоза Мукуш держал весь аул в страхе. 3. Было у него восемнадцать голов крупного рогатого скота, а в колхоз он вступил с тремя. Остальную скотину продал, зарезал, раздал. 4. Будучи членом колхоза, сеял между колхоз-никами раздор и смуту. Постоянно всех стравливал. 5. По-своему толковал письмо Центрального Комитета партии и увел вместе с собой двенадцать семей из колхоза. 6. Распространял о колхозном строительстве ложные слухи и вредные измышления... Обо всем этом общее аульное собрание сказало Мукушу прямо в глаза. Мукуш разбушевался, рассвирепел, словно бешеный верблюд:
- Это и правый, и левый уклон! Это злоупотребление властью! Это перегиб! Это извращение! Насилие над единоличником! Я
