Рыжая полосатая шуба. Повести и рассказы - Беимбет Жармагамбетович Майлин
- Не знаю... - неопределенно тянул Бузаубак. - Они, наверно, калым потребуют. А потом и парня спросить надо.
Иногда заглядывал к ним Ермакан - аульная власть. Айжан и его тормошила:
- Слушай, дорогой. Женил бы ты своего братишку, сынка нашего. Привел бы к нам в дом какую-нибудь молодку, обрадовал бы нас, стариков. Не пора разве?
Против женитьбы Андамаса Ермакан ничего не имел, но о дочери Маржанбике и слушать не желал.
- Э, тетушка, выбрось это из головы. Зачем тебе такая невестка - кулацкая дочь?
- Ну какую страсть ты говоришь! - поразилась Айжан. - Неужто и она кулачка?!
После долгих разговоров с Бузаубаком выбор Айжан остановился на Шекер. Правда, она не такая смазливая, как кулацкая дочь, но бойкая, расторопная, шустрая деваха. К. тому же - по слухам - молодые испытывали друг к другу влечение, а может быть, и что-то посерьезнее. Теперь это имело значение, ибо Айжан слышала, что отныне без обоюдного согласия любой брак признается недействительным.
Когда об этом зашла речь с сыном, Андамас смущенно засмеялся:
- Не знаю я...
Позже, узнав об этом, Шекер наедине с Андамасом подтрунивала над ним:
- Что это за ответ такой? <Не знаю...> Разве так старикам отвечают? Кто же должен за тебя знать? Я, что ли?!
Пришла осень. Оживился аул. Люди сдавали излишки урожая в кооператив и получали чай, сахар, материю, разные товары. Бузаубак повел Андамаса к овину на крутояре. Нагрузил пять мешков зерна на арбу, выпросил у Идриса быка, запряг его и отправил сына в город.
- Поезжай и купи все, что надо. Нужно же невесту одеть, как положено.
- И сундук прихвати. Чтобы разную мелочь хранить, - наказала Айжан и перечислила, что следовало покупать...
Сдав зерно в кооператив, Андамас зашел в магазин и неожиданно столкнулся с Кусаином из соседнего аула. Это был сметливый, пронырливый джигит, к тому же еще и немного грамотный. Одежда на нем сидела опрятно и ловко. На толкучке он раздобыл старенькое пальто и теперь щеголял в нем.
- К. чему тебе бабой обзаводиться? Учиться надо! Айда со мной в военную школу, - предложил он.
Андамасу вначале было даже неловко слушать об этом. Какой может быть разговор об учебе, если человек ничего в жизни не видел и не знает, кроме работы? Смешно! Но это была только самая первая мысль. Уже в следующее мгновение где-то в глубине сердца робко у него зашевелилось сомнение: <А почему бы и нет? Вот возьму и поеду!> Чувствуя, что приятель находится на распутье, Кусаин не дал ему опомниться. Он все говорил и говорил, расписывал всякие блага и прелести военной школы, рисовал многочисленные соблазны и Андамас наконец заколебался.
- А может, и в самом деле попробовать? - спросил он.
- Айда! Поехали! - потянул его Кусаин. - И думать нечего! Айда!
Решили отправиться в военный комиссариат. Арбу и скарб Андамас доверил друзьям-попутчикам. Быки -красный и черный,- равнодушно жуя бесконечную жвачку, лениво мотая тяжелыми головами, - долго смотрели ему вслед, как бы спрашивая: <Оу, дружок, на кого ты нас-то оставляешь?>
***
В ауле очень удивились, узнав о том, что Андамас отправился на учебу. Одни удрученно качали головами:
- И что ему в голову взбрело? Собрался жениться и вдруг удрапал! Каково теперь будет его невесте?
Другие, наоборот, одобряли джигита:
- Видно, за ум взялся Андамас! Молодец!
Айжан вздыхала и приставала к мужу:
- Старик, объясни, что это значит?
Бузаубак про себя был недоволен тем, что сын уехал не спросясь, но понимал, что теперь его уже не вернуть и самое лучшее - это смириться со случившимся.
- Ну значит, так ему было угодно, - сказал он. - Что ж, пусть учится!
Тетушки, аульные сплетницы от удивления себя за щеки щипали и жалели невесту.
- Оу, красотка наша, что же это твой суженый выкинул? Да как он мог тебя оставить?!
- Ничего, - улыбалась в ответ Шекер. - Никуда не денется. Вернется!
Все только и толковали про учебу Андамаса, но что там за учеба в военной школе, никто толком не представлял. Особенно недоумевал, конечно, Бузаубак. При слове <военный> ему неизменно мерещился солдат. А солдат казахи испокон веков боятся. В шестнадцатом году, когда царь надумал брать джигитов на тыловые работы, как всполошилась вся степь! Люди бросали скот, насиженные места. Дом, из которого на фронт ушел мужчина, носил траур. Да что о казахах говорить?! Возьми, к примеру, соседей-урусов. Как подходила, бывало, пора отдавать сына в солдаты, так начиналась беда: все нажитое уходило на сборы, расходов было не счесть, родители по пояс утопали в долгах. А сами парни-рекруты плакали и напивались до омерзения, до умопомрачения. <Интересно, где теперь находится военная школа? Может, сейчас и военных по-другому учат?> - размышлял Бузаубак, но вразумительного ответа на свои вопросы так и не находил. Словом, неожиданный отъезд Андамаса в военную школу так и остался для большинства в ауле загадкой.
Подкралась зима. Ледяной ветер неистово обрушивался на землянку Бузаубака и выдувал все тепло. Становилось холодно, неуютно, как в хлеве. Пурга не унималась, завывала на все лады. Бузаубак и Айжан стлали возле печки старую высохшую шкуру и усаживались рядком, прижимаясь друг к другу. Они чувствовали себя одинокими и подавленными. С одной
стороны, удручал их сам неожиданный поступок сына, - хотел жениться, а уехал учиться, с другой стороны, сбивали кривотолки и сплетни, ходящие по аулу. Особенно старалась Маржанбике.
- Сын Айжан надумал стать красноармейцем, ну и забрили беднягу на войну с китайцами, - говорила она. - Как хорошо, что не отдала я за него дочь!
Айжан, услышав такое, рассвирепела и отбрила:
- И слава аллаху, что мой сын не спутался с дочерью этой кулачки. Все равно он ее бросил бы. И чего эта негодная баба языком треплет? Нет чтоб помолчать!
Иногда, когда старикам становилось особенно тягостно, их навещала Шекер, злые языки поговаривали, что теперь Шекер не станет ждать жениха-беглеца, а выскочит замуж за кого-нибудь другого. Однако ни о чем подобном девушка, казалось, не подумывала. Наоборот, она еще больше сблизилась с родителями Андамаса. Раньше она называла Айжан <шеше> - матушкой, теперь стала звать ее еще почтительнее <аже> - бабушкой. Забегая к Айжан, она помогала по хозяйству, и работа спорилась в ее руках. Айжан любовалась ею, мечтательно вздыхала: <Старик, а старик! Ты замечаешь? Не знать нам печали, если Шекержан станет
