Едгин, или По ту сторону гор - Сэмюэл Батлер

— Сэр, — ответил он, — этот орган идентичен ободку на донышке чашки для жидкостей; форма у него иная, а функция та же. Он служил, скорей всего, для того, чтобы от жара внутри трубки не портилась поверхность стола, на который трубку клали. Если вам случится заглянуть в историю курительных трубок, вы увидите, что у ранних образчиков эта выпуклость имела другую форму. Она была шириной во всё донышко и плоской, так что, когда трубку курили, трубку можно было опускать на стол, и следов не оставалось. То ли это нужно, то ли не очень — так и не решили, и функция выродилась в рудимент. Я бы не удивился, если бы с течением времени этот бугорок претерпел дальнейшие изменения и принял форму декоративного листка или спирали, или даже бабочки, а в каких-то случаях он, вероятно, попросту отомрет.

Вернувшись в Англию, я навел справки, и оказалось, что мой едгинский приятель был прав. Возвратимся, однако, к трактату; перевод мой возобновляется со следующего места:

«Давайте вообразим, что в отдаленную геологическую эпоху ранняя форма растительной жизни, наделенная способностью мыслить, размышляет о первых шагах зародившейся одновременно с нею жизни животной и, в упоении от собственной проницательности, предвкушает, как в один прекрасный день животные перестанут быть животными и превратятся в такие же, как она, „настоящие“ растения. Разве такое предположение более ошибочно, чем наше, когда мы воображаем: раз жизнь машин столь отлична от нашей, никакая более высокая, чем наша, фаза жизненного развития невозможна; или: поскольку механическая жизнь ничего общего с нашей не имеет, это вовсе и не жизнь?

Однако я слышал, как говорят: — Допустим, насчет жизни вы правы, и паровой двигатель обладает собственной мощью, но ведь никто не скажет, что он обладает волей? — Увы! Если мы вдумаемся, то увидим, что этот аргумент не опровергает гипотезы, согласно которой паровой двигатель есть одна из зачаточных форм новой фазы жизни. Кто во всем этом мире, как и в иных мирах за его пределами, обладает собственной волей? Только Тот, кто Неведом и Неисповедим!

Человек есть равнодействующая всех сил, оказывавших на него влияние, как до рождения, так и после. Все эти силы нашли в нем отражение. Его деятельность в любой момент зависит исключительно от его физической конституции и от интенсивности и направления воздействий, которым он подвергался и подвергается. Некоторые из этих сил уравновешивают друг друга; но каков он по природе, каковы прежние и нынешние внешние воздействия, на него влияющие, таковы будут и его поступки — и совершать их он будет с той же неизменностью и регулярностью, как если бы был машиной.

Полного понимания этого у нас нет, нам недоступно доскональное знание ни натуры человека, ни совокупности сил, на него действующих. Мы владеем лишь частичным знанием и неспособны составить общее суждение о человеческом поведении, разве что приблизительное; мы категорически отрицаем, что оно подчиняется непреложным законам, и объясняем его по большей части характером человека и влиянием случая, удачи, фатума; но всё это только слова, посредством коих мы избегаем признания в неведении; стоит поразмыслить, и мы поймем, что даже самые дерзкие фантазии и изощренные умозаключения принесут нам именно те и только те плоды, какие и должны были принести — не могли не принести, и в момент их обретения поймем, что это такая же неизбежность, как неизбежно падение сухих листьев, отряхиваемых ветром с дерев.

Будущее зависит от настоящего, а настоящее (чье существование есть всего лишь один из компромиссов, которыми полна человеческая жизнь — ибо „настоящее“ живет лишь с молчаливого согласия прошлого и будущего) зависит от прошлого, тогда как прошлое неизменно. Единственная причина, по которой мы не можем видеть будущее так же ясно, как прошлое, в том, что мы знаем слишком мало о реальном прошлом и реальном настоящем; и то и другое слишком громадно для нас, иначе будущее, в мельчайших деталях, предстало бы нашему взору, и мы утратили бы чувство настоящего времени из-за ясности, с какой видим прошлое и будущее; возможно, мы даже утратили бы способность отличать одно время от другого; однако это уже не относится к делу. Нам известно только, что чем больше мы знаем о прошлом и настоящем, тем легче нам предсказать будущее; и что человеку и в голову не придет сомневаться в точности своего видения будущего, если он полностью осведомлен о прошлом и настоящем и знаком с последствиями подобного прошлого и подобного настоящего по примерам из предшествующей жизни. Он знает, что должно произойти, и делает на это ставку.

И в этом заключено великое благодеяние, ибо на этом основании воздвигнуты здания морали и науки. Уверенность в том, что будущее отнюдь не случайная и изменчивая вещь и что за аналогичным настоящим будет с неизбежностью следовать аналогичное будущее, есть фундамент, на котором мы строим все планы; все сознательные поступки совершаются имея в основе эту веру. Не будь этого, мы остались бы в жизни без всякого руководства; мы лишились бы убежденности в правильности любых поступков, а значит, никогда бы их не совершали, ибо у нас отсутствовало бы понимание, что результаты, ожидаемые ныне, будут такими же, как в аналогичных предыдущих случаях.

Кто станет пахать и сеять, если не верит в надежность будущего? Кто станет заливать водой горящий дом, если нет уверенности, как вода подействует на пламя? Люди только тогда делают максимум возможного, когда чувствуют уверенность: будущее обернется против них, если этот максимум не будет сделан. Чувство такой уверенности — необходимое слагаемое суммы сил, на них воздействующих, и сильнее всего оно влияет на самых лучших и самых высоконравственных. Те, кто наиболее твердо убежден, что будущее крепко связано с настоящим и работой, какую они в настоящем выполняют, будут больше всех заботиться об урожае, который принесет настоящее, и станут возделывать настоящее с величайшим тщанием. Будущее выглядит как лотерея в глазах тех, кто думает, что одна и та же комбинация иногда может дать одни результаты, а иногда другие. Если таково их искреннее убеждение, они станут заниматься не работой, а спекуляциями; это люди безнравственные. Другие же, если вера их поистине живая, имеют сильнейший стимул к труду и к нравственному поведению.

Какое отношение всё это имеет