Едгин, или По ту сторону гор - Сэмюэл Батлер

ибо при мне шло много разговоров, что надо бы заставить платить налог родителей, чьи дети, судя по полученным аттестатам, не приобретают должной профессиональной квалификации к 20 гадам. Уверен, что если им хватит духа довести это дело до конца, они никогда о том не пожалеют, ибо родители станут печься о том, чтобы дети с ранних лет начали зарабатывать деньги («приносить пользу обществу»), тогда как дети рано станут независимыми, и ни они не будут давить на родителей, ни родители на них, а потому и любить друг друга они будут больше, чем сейчас.

В этом и состоит истинная филантропия. Тот, кто сделал колоссальное состояние на торговле чулками и носками и благодаря собственной энергии сумел снизить цену шерстяного товара в размере одной тысячной доли пенни на фунт, — этот человек стоит 10 профессиональных филантропов. Подобные достижения так сильно впечатляют едгинцев, что человека, который за год нажил состояние свыше 20 000 фунтов, освобождают от налогов и смотрят на него, как на произведение искусства, слишком драгоценное, чтобы к нему прикасаться. Они говорят:

— Как бесконечно много должен был он сделать для общества, прежде чем ему удалось убедить общество дать ему так много денег.

Столь благоговейный страх внушает им такая деловая хватка; они смотрят на нее, как на дар, ниспосланный небом.

— Деньги, — говорят они, — это символ уважения, знак того, что для человечества сделано нечто такое, чего человечество жаждет. Может быть, человечество и не очень хороший судья, но лучшего все равно нет.

Поначалу я поражался подобным суждениям, памятуя слова высшего авторитета, что трудно богатому войти в царство небесное[24]; но под влиянием едгинцев я поневоле начал видеть вещи в новом свете и не мог не подумать о том, что тем, кто не нажил богатств, войти туда будет еще труднее.

Люди противопоставляют деньги культуре, подразумевая, что ежели человек потратил время на заколачивание денег, он не может быть культурным и утонченным, — заблуждение из заблуждений! Как будто можно найти лучшего помощника культуре, чем человек, честным путем добившийся материальной независимости, и как будто изобилие культуры будет что-то значить для человека без гроша за душой — разве что заставит его еще глубже ощутить свое положение. Юноша, которому Иисус сказал «продай имение твое и раздай нищим»[25], был, без сомнения, личностью совершенно исключительной, ежели мудрый совет не пропал втуне — как для него, так и для нищих. Насколько чаще видим мы, что человек обладает всеми замечательными качествами, кроме денег, и чувствуем, что истинный его долг состоит в том, чтобы потратить каждые полпенса, какими он располагает, чтобы убедить остальных платить ему за его услуги, и так добиться богатства. Сказано, что страсть к деньгам — корень всех зол[26]. С тем же успехом это можно сказать и про нехватку денег.

Вышесказанное звучит, может быть, дерзко, но мысли эти проникнуты духом совершенного почтения к вещам, которые единственно его и заслуживают — а именно, к вещам как они есть, каковы бы они ни были; к тем, что нас формируют и изменяют; к тем, что обладают властью наказывать нас — и накажут, если мы отнесемся к ним пренебрежительно; к тем, что над нами господствуют.

Есть у них еще один проект, вокруг которого поднимают много суеты и шума, как кое-кто поднимает шум вокруг прав женщин в Англии. Партия крайних радикалов встала в позу: они не могут прийти к решению, за кем следует признать превосходство — за молодыми или за пожилыми. Сейчас все исходят из предположения: желательно, чтобы молодые постарели как можно быстрее. Иные, напротив, считают, что задача образования — чтобы старые оставались молодыми как можно дольше. Предлагают, чтобы каждому возрасту было дано право верховодить по очереди, одну неделю главенство за старыми, другую — за молодыми, и чтобы разделительной чертой считался возраст 35 лет; однако настаивают, что молодым должно быть разрешено приговаривать старых к телесным наказаниям, без чего старые будут совершенно неисправимы. В любой европейской стране ничего подобного не стали бы даже обсуждать; но здесь другое дело, ибо распрямители сплошь и рядом назначают людям наказание поркой, так что подобные мнения едгинцев ничуть не изумляют. Не думаю, что идеи эта будет проведена в жизнь; но одного того, что подобный вопрос ставит на обсуждение, довольно, чтобы продемонстрировать крайнюю извращенность едгинского образа мыслей.

XXI. Колледжи неразумия

Я гостил у Носниборов уже добрых пять, если не шесть месяцев, и хотя часто говорил о том, что пора мне съехать от нихи снять квартиру, но они об этом и слышать не хотели. Полагаю, они думали, что я с большей вероятностью закручу роман с Зулорой, если останусь, но на деле меня удерживало у них чувство к Аровене.

В течение этого времени мы с Аровеной предавались грезам и шаг за шагом подвигались к тому, чтобы признаться во взаимной привязанности, но не осмеливались взглянуть в лицо трудностям положения. Однако мало-помалу, независимо от нас, ситуация дошла до критической точки, и нам пришлось увидеть, каково истинное положение дел, даже слишком ясно.

Однажды вечером мы сидели в саду, и я пытался, прибегая к дурацким околичностям, добиться от нее признания, что ей, по крайней мере, было бы жаль мужчину, полюбившего женщину, которая не может выйти за него замуж, будь она этой женщиной. Я заикался, заливался краской, вел себя глупее некуда и, полагаю, немало ее измучил, столь недвусмысленным образом напрашиваясь на жалость и ни слова не обронив о том, что она сама в ней нуждается. Как бы то ни было, она повернулась ко мне и с грустной улыбкой сказала:

— Пожалеть? Мне жаль себя; мне жаль вас; мне всех на свете жаль.

Не успели уста ее произнести эти слова, как она опустила голову, взглянула на меня, как бы призывая ничего не говорить в ответ, и оставила меня одного.

Слова были кратки и просты, но сказаны тоном непередаваемым: пелена спала с глаз моих, и я понял, что не имею права мучить ее и склонять к тому, чтобы она пренебрегла одним из самых нерушимых обычаев — а именно это ей придется сделать, если она выйдет за меня. Я долго сидел, погрузившись в размышления, и когда представил, с каким чувством собственной греховности будет сопряжен, какой позор и страдания повлечет неправедный брак — ибо именно таким будет он считаться в стране Едгин, — мне стало страшно стыдно, что я так долго предавался самоослеплению. Сейчас я