Песня жаворонка - Уилла Кэсер

— Правда ведь, она ужасная? — воскликнула Тея. — Мне кажется, она слабоумна. Вы ее понимаете?

Оттенбург рассмеялся, помогая Тее сесть в экипаж: — О да, я ее понимаю!

Он устроился на переднем сиденье напротив.

— Теперь я хочу рассказать вам о людях, к которым мы едем. Возможно, когда-нибудь в нашей стране публика в целом станет музыкально грамотной, но пока есть только немцы и евреи. Все остальные ходят слушать, как Джесси Дарси поет «О, обещай мне!». Натанмейеры — евреи высшей пробы. Если вы делаете что-нибудь для миссис Генри Натанмейер, то следует довериться ей безоговорочно. Все, что она скажет о музыке, об одежде, о жизни, будет верно. И вы можете не робеть в ее обществе. Она ничего не ждет от людей; она прожила в Чикаго двадцать лет. Даже если вы станете вести себя как та мадьярка, пораженная моей бутоньеркой, миссис Натанмейер не удивится. Если окажется, что вы поете как Джесси Дарси, она тоже не удивится, но постарается больше вас не слушать.

— Неужели? Что ж, это как раз такие люди, каких я хочу найти.

Тея почувствовала, что смелеет.

— С ней у вас все будет в порядке, только не пытайтесь изображать из себя то, чем не являетесь. Ее стандарты не имеют ничего общего с Чикаго. Она видела людей насквозь — или ее бабушка видела, что одно и то же, — когда на месте этого города еще стояла индейская деревня. Так что просто будьте собой, и она вам понравится. Вы ей понравитесь, потому что евреи всегда чувствуют талант… и восхищаются определенными оттенками чувств, которые встречаются только у нордических рас, — иронически добавил он.

Тея вгляделась в лицо молодого человека, когда уличный фонарь мимоходом бросил в экипаж полосу света. Наукообразный тон Оттенбурга показался ей забавным.

— Почему вы так интересуетесь певцами? — с любопытством спросила она. — Вы, кажется, питаете настоящую страсть к прослушиванию музыкальных уроков. Я бы хотела поменяться с вами работой!

— Меня интересуют не певцы, — обиженно ответил он. — Меня интересует талант. В мире есть только две интересные вещи, и талант — одна из них.

— А вторая?

Вопрос прозвучал кротко. Тут в окно упал беглый свет очередного фонаря. Фред увидел лицо Теи и рассмеялся.

— Да вы издеваетесь надо мной, маленькая негодница! Вы не даете мне вести себя прилично.

Он легко положил свою затянутую в перчатку руку ей на колено, тут же убрал и облокотился о собственное колено, расслабленно свесив кисть.

— Знаете, — доверительно сказал он, — я думаю, что отношусь ко всему этому серьезнее, чем вы.

— Ко всему чему?

— Ко всему, что у вас там в горле.

— О! Я тоже отношусь серьезно, просто я никогда не была сильна в разговорах. Джесси Дарси — вот кто умеет болтать. «Вы замечаете, какой эффект я здесь произвожу…» Если бы у нее еще и получалось производить, она была бы просто чудом!

Мистер и миссис Натанмейер сидели одни в огромной библиотеке своего дома. Их три незамужние дочери разъехались в экипажах: одна на званый ужин, другая в клуб Ницше, третья на бал, устроенный для девушек — продавщиц универсальных магазинов. Когда Оттенбург и Тея вошли, Генри Натанмейер с женой сидели за столом в дальнем конце длинной комнаты. На столе стояли лампа для чтения, поднос с сигаретами и бокалы с ликером. Верхний свет был так приглушен, что не давал разобрать цвета больших ковров, и подсветка картин не горела. Можно было лишь разглядеть, что на стенах висят картины. Фред шепнул, что это отличные Руссо и Коро, купленные старым банкиром давным-давно почти за бесценок.

В холле Оттенбург остановил Тею перед картиной с женщиной, поедающей виноград из бумажного пакета, и серьезно сказал, что это самый прекрасный Мане в мире. Он велел Тее снять шляпу и перчатки в холле и бегло осмотрел ее, прежде чем ввести внутрь. Но вроде бы остался вполне доволен, вошел вместе с ней в библиотеку и провел по длинной комнате к хозяйке дома.

Миссис Натанмейер оказалась грузной, властной пожилой еврейкой с огромным помпадуром седых волос, смуглой, с орлиным носом и острыми блестящими глазами. На ней было черное бархатное платье с длинным шлейфом, бриллиантовое колье и серьги. Она отвела Тею на другую сторону стола и представила мистеру Натанмейеру, который указал на ногу на подушке, обутую в домашнюю туфлю, и извинился, что не встает: он страдает подагрой. Он говорил очень тихо, с акцентом, который резал бы ухо, не будь он таким ласковым. Мистер Натанмейер довольно долго продержал Тею рядом с собой. Он заметил, что она стоит непринужденно, смотрит прямо ему в лицо и не смущается. Даже когда миссис Натанмейер велела Оттенбургу принести стул для Теи, старик еще долго не отпускал ее руку, и она не садилась. Он любовался ею как есть, ее случайно принятой позой, и Тея это чувствовала. Он гораздо красивее своей жены, подумала Тея. У него был высокий лоб, мягкие белые волосы, розовая кожа, небольшие отеки под ясными голубыми глазами. Тея заметила, какие у него нежные, теплые руки, приятные на ощупь и красивые на вид. Оттенбург раньше упомянул, что у мистера Натанмейера очень хорошая коллекция медалей и камей, и действительно, его пальцы выглядели так, словно никогда не прикасались ни к чему, кроме изящно вырезанных поверхностей.

Он расспросил Тею, где находится Мунстоун, сколько в нем жителей, чем занимается ее отец, из какой части Швеции приехал ее дедушка и говорила ли она в детстве по-шведски. Ему было интересно узнать, что мать ее матери еще жива и что ее дед играл на гобое. Тея чувствовала себя непринужденно, стоя рядом с ним; казалось, что он очень мудр и что он как-то берет жизнь собеседника и просматривает доброжелательно, словно книгу. Тее было жаль уходить от него в музыкальную комнату.

Подойдя к двери комнаты для музицирования, миссис Натанмейер щелкнула выключателем, и зажглось множество огней. Музыкальная комната оказалась еще больше библиотеки, сплошь сверкающие поверхности и два рояля «Стейнвей». Миссис Натанмейер вызвала звонком горничную:

— Мисс Кронборг, Сельма проводит вас наверх, и вы найдете на кровати некоторое количество платьев. Примерьте несколько и выберите то, которое вам больше всего понравится. Сельма вам поможет. У нее отличный вкус. Когда оденетесь, спускайтесь и покажите нам некоторые ваши песни при содействии мистера Оттенбурга.

Тея ушла с горничной, а Оттенбург приблизился к миссис Натанмейер и встал рядом, положив руку на высокую спинку ее кресла:

— Ну что, gnädige Frau[112],