Кавказская слава России. Время героев - Владимир Александрович Соболь
А впрочем, сознался он себе самому честно, кто же предупредит жениха, если и невесту доставили в дом тайком.
– Совсем дикие люди, – всхлипнула Зейнаб, но все-таки улыбнулась сквозь последние слезы. – Да ведь мне и показать уже некому. Кто из них решится приехать в страну Цор? И кого из них отпустят мужчины?
Но впредь Новицкий старался быть по возможности осторожным. Если у девушки хватило храбрости отправиться за снеговые вершины, неужели он не сможет запастись нежностью и терпением. И сейчас, как ни сжигало его желание, пальцы и губы его двигались медленно, плавно, словно освобождая из-под покровов хрупкий и драгоценный сосуд…
Потом Зейнаб отвернулась.
– Тебе было нехорошо? – всполошился Новицкий.
– Мне всегда хорошо, когда ты рядом. Но если после близости я лягу на правый бок, то смогу подарить тебе сына. А я думаю, что настала уже пора.
Поскольку Зейнаб не могла его видеть, Сергей поджал губы и почесал за ухом. Он-то совсем не был уверен, что готов и способен сделаться не только мужем, но и отцом.
– Мужчина всегда хочет сына, – между тем рассуждала Зейнаб. – Говорят же – дочь разрушает дом, а сын умножает. Я говорила тебе, что отец собирался меня убить. Тогда, он думал, наверняка родится Шавкат.
Сергей стиснул зубы и обхватил узкое тело жены.
– Мне все равно, – шепнул он ей в ухо. – Пусть родится сын, пусть будет дочь. Но я уже люблю его или ее одинаково. Ведь это же наш ребенок.
– Но я хочу родить сына, – повторила Зейнаб упрямо. – Я хочу быть тебе хорошей женой. И когда я приеду в аул, я хочу сказать матери, что ношу твоего сына под сердцем.
– Зачем тебе возвращаться в аул? – опять всполошился Новицкий.
Зейнаб быстро перевернулась в его руках и прильнула горячим телом.
– А! Так русские не знают и этого, – заговорила она быстро, поддразнивая, в то время, как ручки ее отправились в увлекательное путешествие по телу Новицкого. – Когда девушка выходит замуж в чужое селение, через полгода она должна навестить родных и привезти им подарки. Ты пошлешь подарки моим отцу, матери, брату?
– Даже Джабраил-беку, – усмехнулся Сергей. – Хотя тому я охотнее отправил бы пулю. Так же, как Зелимхану.
– Ты забыл. Зелимхан больше никогда не возьмет в руки оружие. Он так и будет лежать в постели, пока Аллах не пришлет за его душой ангела Смерти. Зачем мужчине нужен беспомощный враг?
– Какой же мужчине надобен враг? Мертвый?
– Мертвый лучше всего, – охотно подтвердила Зейнаб. – Но если живой, то сильный. У слабых людей не бывает сильных врагов. Абдул-бек – вот кто твой настоящий враг. И значит, ты очень сильный.
Новицкий мог, наверное, постараться объяснить жене, что враг Абдул-бека – совсем другой человек. Что он сам заслужил ненависть бека вовсе не своими достоинствами, а лишь некоторыми отношениями с генералом Мадатовым. Но ему совсем не хотелось разочаровывать любящую его женщину, тем более, что пальцы ее продолжали свое скрытое от глаз дело настойчиво, умело и ловко.
– Ты хочешь? – спросил он Зейнаб, приподнимаясь на локте, чтобы зрение подтвердило – ощущения его не обманывают.
– Кобылица никогда не насытится, – шепнула та, поворачиваясь на спину и подтягивая колени. – А жеребец может утомиться даже после одной отчаянной скачки.
– Ну, знаешь ли, – усмехнулся Сергей, принимая вызов, звучащий над землей от сотворения мира. – Как говорят в России: конь хоть и стар, но борозды…
Потом Зейнаб быстро уснула, а Новицкий оделся, погасил свечу и пошел к себе. Сегодня же, по горячим следам своего путешествия в Кази-Кумух, он хотел отправить донесение Георгиадису. Абдул-бек безусловно сделался его личным врагом, но отнюдь не перестал быть врагом Российской империи. А потому решение наболевшей, нагноившейся даже проблемы интересовало Санкт-Петербург не менее, чем Тифлис, хотя, может быть, и слабее, чем самого Сергея Новицкого…
III
Въехав в аул, Абдул-бек распустил нукеров. Один Дауд сопровождал его до самого дома, но когда Зарифа, жена бека, вышла и взяла Белого под уздцы, отъехал и он. Бек молчал, сидя в седле, молчал, спешившись, не проронил и слова, когда вошел в саклю. Латиф и Халил, черноглазые бойкие ребятишки кинулись было навстречу отцу, но мать обхватила их коричневыми, сморщившимися от тяжелой работы руками и удержала на расстоянии. Абдул-бек повесил винтовку и шашку на колышки, подумал и присоединил к ним еще один пистолет. Второй он оставил за поясом, а с кинжалом не расставался, даже когда спускался к жене. По крутой, скрипучей лестнице поднялся на второй этаж, лег на тахту, вытянулся до хруста в позвоночнике и зажмурился от удовольствия. А закрыв глаза, разрешил себе задремать, отдохнуть после нескольких дней скитаний в горах. Он лежал навзничь, чуть закинув голову, поднимая остроконечную бороду к потолку, и дышал ровно; широкая грудь его то поднималась, едва не разрывая ветхую ткань бешмета, то опадала.
Так он пролежал, наверное, больше часа, а потом ресницы его дрогнули, он пропустил выдох и вдруг извернулся, одновременно быстрым и мягким движением поднялся, вынимая кинжал из ножен, но тут же отпустил рукоять. На ковре посередине комнаты сидел Джамал.
Абдул-бек не мог сдержать довольной улыбки. Это отец учил его двигаться бесшумно и в доме, и во дворе, и в лесу, и даже на осыпном склоне. И сам Джамал даже в свои семьдесят с лишним лет мог еще показать многим молодым воинам, как надо скрадывать и врага, и зверя.
Джамал тоже оглядывал сына, не скрывая своего удовольствия. Мальчик вырос сильным и ловким мужчиной. Его боятся чужие и уважают свои. Он сумел передать ему многое из того, чему выучился сам: держаться в седле, стрелять, рубить кинжалом и шашкой. Если бы он только смог объяснить ему, что не всегда нужно действовать, что иной раз лучше остановиться:
удержать удар или выстрел. Но если бы, спросил он себя, если бы лет тридцать-сорок назад его собственный отец, дед Абдула, решил бы удержать его от сражения, подчинился бы он, принял бы мудрость седобородых? И честно ответил себе самому – нет.
– Тебя не было восемь дней, – сказал он сыну, не спрашивая, не упрекая, а только отмечая факт, известный обоим.
На самом деле Абдул-бек отсутствовал больше месяца. Но должен был вернуться давно, и те восемь дней, о которых сказал Джамал, были лишними. Семья начала уже беспокоиться. Бек понял это и чувствовал, что должен был объяснить, оправдаться хотя бы перед отцом.
– Зелимхан умер, – сообщил он коротко, но, помолчав, добавил: – Аллах
