Кавказская слава России. Время героев - Владимир Александрович Соболь
– Венчаться не думали?
– У нее своя вера, и мою принимать она не захочет. Что же касается Петербурга, то – зарекаться не буду. Но ведь и у Алексея Петровича уже вторая жена кебинная. А его амбиции, поверьте, одним Кавказом не замыкаются.
Софья Александровна подняла руку, и Патимат вложила в нее узкий бокал с напитком цвета рубина. «Не вино, – подумал Новицкий, – но нечто для подкрепления сил. «Любопытно, – мелькнула иная мысль, – что из сказанного ею исходит из личного опыта? Все ли так ладно в этом семействе, как говорят о том в Шуше и Тифлисе?..» Но додумать до конца не успел, потому как княгиня заговорила:
– У Алексея Петровича кебинных, как вы говорите, жен может быть хотя бы и два десятка. А вам и одной окажется слишком много. Вы человек тяжелый.
– Я – тяжелый? – который раз за сегодняшний вечер поразился Сергей. – То есть Алексей Петрович легкий, а я тяжелый?
– В переносном, конечно, смысле. Алексею Петровичу легко с людьми расставаться. Я заметила – он человека с себя снимает, как поношенную перчатку. Сегодня еще нужен был, а завтра уже в мусорной куче. Вы же человек обязательный. Если кого-то приблизите, потом его от вас только с кожей отодрать можно. Нет, Сергей Александрович, вы человек, в самом деле, тяжелый. Все ваши привязанности вас тяжелят преизрядно. И та же Лейла – Зейнаб…
Закончить фразу Софья Александровная не успела, потому как дверь распахнулась и в комнату не вошел, а обычной своей летящей походкой ворвался хозяин дома, генерал-майор князь Валериан Мадатов.
Сергей начал подниматься ему навстречу, но Мадатов обхватил его за плечи и силою посадил в кресло.
– Сиди, Новицкий! Дай я на тебя погляжу. Внизу, в зале заметил, подумал, что обознался. Потом смотрю, думаю – точно он. Исхудал, брат, что стоялая лошадь после зимы.
Сергей усмехнулся такому сравнению.
– Болезни и ранения, князь, сами знаете, здоровья и красоты человеку не прибавляют.
– Нет, Новицкий, пока, слава богу, не знаю.
Уголком глаза Сергей поймал тревожный взгляд, который Софья Александровна бросила вдруг на мужа. Тот, кажется, тоже его приметил.
– Да, соврал, соврал, вспомнил. В тринадцатом, после Лейпцига почти девять месяцев провалялся с дурацкой раной. Доктора немецкие руку хотели отнять. Так я два пистолета под подушкой держал. Кто, сказал, сунется с пилой, маской или ремнями, тому пуля без промедления. Учили вас лечить, вот и лечите. А калечить – и без вас мастера найдутся. И что ты думаешь – спасли руку. Да – девять месяцев пролежал. Как заново, брат, родился.
Он оглушительно рассмеялся своей же шутке и вдруг остановился, словно бы поперхнувшись, и зашелся мучительным лающим кашлем. И снова Новицкий перехватил тревожный взгляд, которым Мадатова окинула мужа.
«А ведь он нездоров, – мелькнула странная мысль, которую Сергей постарался тут же отбросить. – Не может этого быть. Его еще в гусарах звали – железный. А в здешних местах о нем и вовсе легенду сочинили, мол, если Мадат-паша когда-то и спит, то не более, чем в полглаза…»
Мадатов же раза два хлопнул себя по шее, показывая, что подавился какими-то крошками, опустился в кресло и щелкнул пальцами. Безмолвная Патимат немедленно подала ему бокал оранжада.
– Ну, ты меня, брат, удивил. Читал я твои отчеты, что ты для Рыхлевского подготовил. Я же его, Софья, помню еще подпоручиком – в Преображенском. Тихий, застенчивый мальчик, даром, что гренадер. Здесь три месяца по горам! Там почти год пленным с двумя побегами! Прямо… – Он поворотился к жене. – Как звали того героя, Софья, что после войны еще десять лет по морям плавал?
Софья Александровна словно зажглась улыбкой.
– Улисс, князь. Улисс хитроумный.
– Вот-вот, Новицкий, ты, как Улисс: все время в пути и все мимо гавани.
Неожиданное сравнение польстило Сергею.
– Но вы, ваше сиятельство, тогда должны быть – Ахиллес. Герой неустрашимый, непобедимый и беспощадный.
– Не откажусь, Новицкий, не откажусь. Но в какую же пятку ударит меня стрела? Правую? Левую? На какую мне двойной каблук заказать? Со стальным, знаешь, вкладышем.
Он снова расхохотался, но уже осторожнее. Княгиня подождала, пока он отсмеется, а потом сказала:
– Знаете, господа, ведь вам и правда подходят античные имена. Даже странно – спустя тысячи лет, в другом уголке земли… Хотя, погодите, – оборвала она себя же. – Почему – другом? Здесь же, между морем и Кавказским хребтом она, Колхида! Сюда же Ясон с товарищами плыли за руном золотым.
– Видите, как все замечательно сходится, – подхватил довольный Новицкий. – Алексей же Петрович, стало быть, наш Агамемнон.
– Нет, нет, нет! – закричал Мадатов в притворном ужасе. – Эту историю я хорошо помню. Софью я ему – не отдам!
Тут уже они рассмеялись втроем: чисто, вольно, от всего сердца. Мадатов замолчал первый и поднялся из кресла быстро, легко, словно его подкинула невидимая пружина.
– Ты устала, Софья, – заключил он сухим, непререкаемым тоном, каким отдавал приказания своим офицером. – Вечер был трудным. Отдыхай. А мы с Новицким еще у меня потолкуем.
В кабинете князя Сергей в еще более усеченном виде рассказал историю своего плена.
– До Бранского нам с тобой не добраться, – с явным сожалением заключил князь, постукивая по столешнице поочередно всеми десятью пальцами. – Три года назад я ему сгоряча чуть голову не отрубил, а сегодня уж – какая дуэль между нами. И Георгиадис ему хвост не прищемит, потому как доказательств у тебя нет. Так ведь?
– Так точно, – усмехнулся Новицкий.
– Ну так и не мучай себя. Бессильная злоба, она, брат, знаешь, – человека только изводит. Абдул-бек, слышал, объявил мне канлу. И что же – скоро над ним все женщины посмеются.
– Он пытается сделать, что может, – осторожно заметил Новицкий.
Мадатов помрачнел, вспомнив нападение шайки бека на Чинахчи, преждевременные роды жены и страшный приговор лекарей. Сергею же привиделось рябое лицо белада, каким он видел его в полутьме тюремной лачуги, и ужас, который он испытал в тот вечер, вновь накрыл его ледяной волной, затопившей все тело разом.
Мадатов молчал, соображая некоторые, очевидно, ему одному известные подробности, и Сергей тоже замкнул рот, не желая прерывать мысли хозяина. Наконец, тот решился.
– Если уж у тебя душа так горит, пожалуй, я тебе подскажу: у Абдул-бека есть еще один враг. Аслан-хан кюринский, нынче казикумухский. Разбойник застрелил его брата, Гассана. Славный был мальчик.
