Кавказская слава России. Время героев - Владимир Александрович Соболь
Новицкий следил за ловким и смелым обитателем скал и почувствовал, что у него кружится голова от сознания высоты, хотя он и остается стоять на полке.
– Зачем же он туда ползет? – спросил он, повернувшись к Шавкату. – Ищет птичьи гнезда или, может быть, травы?
Парень смутился, и вместо него пришлось отвечать Зейнаб.
– У него там поле.
– Что?! – Новицкий решил, что ослышался. – Поле?! Там, в этих кручах?!
Девушка, явно довольная его изумлением, подтвердила, что в самом деле там, еще пятью саженями выше, есть скальный выступ, на который сосед натаскал постепенно землю и устроил небольшой огород. Может посадить там пшеницу, совсем немного, может – фасоль. Раз в два дня поднимается он наверх, чтобы обработать поле, не дать сорнякам заглушить бедный посев. Осенью он соберет урожай, в заплечном мешке спустит вниз, и на этих припасах его семья может протянуть хотя бы два лишних месяца.
– Я так не смог бы, – признался Новицкий, с ужасом представляя себя прилепившимся к шершавой скале над пропастью в несколько сотен футов.
– Что ему делать, русский? У нас в горах земли очень немного. Вот люди и пытаются использовать все, что только возможно, – пояснила Зейнаб.
– А я и не стал бы! – крикнул Шавкат. – Что же это за жизнь – ползать вверх – вниз и даже не суметь наполнить свой дом. Нет, мужчина должен брать свое силой. И где ступил его конь, то и будет его по праву!
– Добыча набега станет добычей набега, – проронила Зейнаб негромко, но твердо.
– Ерунда. Женские враки.
– Так говорят старики.
– А! – отмахнулся Шавкат. – Одни старики говорят так, другие говорят по-другому. Нет, мой путь с теми, кто засевает свинцом и жнет шашкой. А что ты думаешь, русский?
Сергей молчал. Он смотрел на парня и девушку, стоявших перед ним, ждавших его ответа, и думал. Думал, что неудобно ему, мужчине, принимать сторону женщины, но, как бы ни понимал он сердцем Шавката, разум его направлялся в сторону горькой мудрости. «Добыча набега станет добычей набега» – опыт лет, веков, тысячелетий отлился в этой чеканной фразе. Но какую же цену, подумал он, какую страшную цену должно заплатить каждое поколение, чтобы принять эту истину? И появится ли когда-нибудь новая смена, что сумеет перенять болезненный опыт старших без того, чтобы не прибавить к нему еще и свои ошибки? Впрочем, заключил он печально, так и не раскрыв рта, разница воззрений кроется в обстоятельствах быта. Как может он, человек равнины, понять того, кто от рождения приучился дышать чистым, хотя и разреженным воздухом…
Глава одиннадцатая
I
Абдул-бек рассчитывал подъехать к аулу засветло. Он отправился в путь один, оставив Дауда распоряжаться, отдавая приказания, как будто бы они исходили из уст самого бека. Дауд просил его взять с собой одного-двух нукеров, но Абдул отказался. Он любил ездить в горах один, любил знобящее ощущение полной свободы и независимости, когда при малейшем шорохе даже волосы на шее топорщились, словно бы шерсть на загривке у волка. Это были его горы, он знал их с рождения, выучил каждую тропку, помнил хитрую повадку каждой реки и даже не мог представить себе, что его подстережет здесь опасность, ускользнувшая от его собственной зоркости, чуткости, ловкости, силы и хитрости.
Рослый мерин, белый «шалох» [77], ровно ступал по каменистой тропе. Всадник не горячил лошадь, не настегивал плеткой, не понукал коленями, предоставив ей самой выбирать скорость движения, что карабкаясь вверх по склону, что спускаясь к долине. Они были вместе уже несколько лет, с того самого дня, когда бек привез в Кабарду пять грузинских пленников – двух нетронутых девушек и трех мальчиков, еще чуть круглившихся младенческим подкожным жирком. Князь Шалохов сказал, что ценит такого гостя, рад, что у него в доме остановился белад, известный всему Кавказу, и хочет выказать свою дружбу столь же ценным подарком: пусть высокочтимый бек выедет в поле и сам выберет в табуне коня, что достоин носить такого могучего всадника. На что Абдул-бек и рассчитывал изначально. Табунщики князя помогли беку отбить намеченную им лошадь, но заарканил он ее сам. Сам взнуздал, и сам же вскочил на спину зверя, в первый раз принявшего на себя человека. После двух часов неистовой борьбы, прыжков, криков, ударов Абдул соскользнул на траву, сам же проверил копыта, убедился, что, как и положено знаменитой породе, они совершенно цельны, без разреза, обтер коня и шагом повел его к дому. С того дня они с Белым более не расставались.
Сегодня он собирался обсудить с Джабраилом два неотложных дела. Прежде всего нужно было договориться о совместном походе за Сунжу. До сих пор Джабраил отказывался от больших предприятий, считая, что малыми силами удобнее проскользнуть мимо русских постов. Пробраться, налететь, вырезать, захватить и уйти незамеченными с добычей. Абдул-бек знал, что его кунак опытен и умен. Он признавал его правоту и не настаивал, когда они говорили об обычных набегах, когда затевался обычный поход за рабами и драгоценностями. Но смеющийся ференг, которому бек показывал горы последние десять дней, говорил, что им, живущим в этих местах, надо объединить свои силы, иначе русские поднимутся и задавят всех их поодиночке.
– Пусть поднимаются, – ответил на это бек, а спутник ференга, кабардинец, родственник князя, бывшего хозяина Белого, передавал его слова в точности. – Они давят, как разъяренный медведь, но мы умеем справляться и с этим зверем. Да что там медведь – лев Ирана, грозный и непобедимый Надир-шах [78] пытался покорить наши горы. Но мы щелкнули зубами и порвали косматого зверя в клочья.
– Стая волков справится и с медведем, – согласился с ним Кемпбелл. – Но для такой битвы нужна огромная стая. И еще – она должна уметь приступить к противнику.
Абдул-бек уже знал, что Джабраил не послушал его и повел своих людей сам. Он был недоволен поступком приятеля, считая, что не следовало дразнить и тревожить русских. Но в аулах после зимы не хватало зерна, и воинам Джабраила следовало думать, как кормить свои семьи. Да и выпущенную на ветер пулю уже не загонишь обратно в ствол – надо забыть о прошлом и решать, как поступать дальше.
Второе дело касалось русского, которого Джабраил с осени держал на цепи и все надеялся получить за него большой выкуп. Абдул-бек решил, что сам предложит за пленника сходную сумму и решит его судьбу, как ему будет угодно.
Занятый своими мыслями, он тем не менее
