Кавказская слава России. Время героев - Владимир Александрович Соболь
Неожиданный выкрик заставил его повернуться. Небольшая кучка людей направлялась в его сторону. Впереди широко шагал высокий молодой воин. Папаху он нес в руке, потому как лоб его был замотан окровавленной тряпкой. Его Новицкий сразу узнал – Тагит, тот самый его ревнивый соперник, о котором предупреждал брат Зейнаб. «Уйдем, уйдем, – зашептал ему смутившийся юноша и потянул за цепь. – Нельзя сейчас, плохо. Все злые».
Новицкий, однако же, понимал, что именно сейчас ему никак нельзя поворачиваться спиной. Он перехватил поудобнее посох, стараясь только, чтобы это движение не выглядело угрозой.
Тагит остановился в нескольких шагах от Новицкого и, набычившись, закричал:
– Свинья! Ты свинья, как и все русские свиньи!
Уже одни эти слова были смертельным оскорблением, по горским понятиям, но за то, что парень добавил после, настоящий мужчина должен был убить обидчика прямо на месте. Но Сергей еще не настолько пропитался воздухом гор. Он только вспыхнул и тоже закричал, выливая на противника известные ему ругательства русского языка, перекладывая их на наречие местное.
Тагит оскалился и выхватил кинжал. Широкое тяжелое лезвие блеснуло на солнце, но Сергей, ожидавший выпада, ударил вперед дубинкой, перехватывая руки «мельницей». От резкого удара кость соперника треснула, и оружие упало на землю. Сгрудившаяся толпа заворчала, и еще два-три кинжала вылетели из ножен. Новицкий приготовился к последней схватке, успев подумать, что ведь и стоящему рядом Шавкату достанется от разъяренных друзей Тагита. Но тут прямо над его головой кто-то рявкнул оглушающе громко, и перед Сергеем вдруг появились бок белой лошади и сильная нога в синих шароварах и чувяке такого же цвета, плотно вбитая в стремя.
Толпа попятилась. Очевидно, все знали всадника и не решались с ним спорить. Новицкий посмотрел вверх и встретился с холодным взглядом двух желтых глаз, словно светившихся из глубоких впадин, высверленных на рябоватом лице. Несколько секунд они, пеший и конный, изучали друг друга, и Сергей почувствовал, как ледяной комок застывает у него внизу живота.
– Я – Абдул-бек, – произнес наконец всадник. – Ты понимаешь меня?
Новицкий молча кивнул.
– Ты знаешь меня?
Сергей подтвердил также безмолвно.
– Тебя никто не тронет сегодня. Но и ты уходи. В такой день гяуру нечего делать среди правоверных. Возвращайся в свою конуру, а вечером я приду.
Он толкнул коня и выехал из толпы. Сергей с Шавкатом двинулись по оставленному проходу. Все молчали, и ни одна рука не поднялась для удара.
Абдул-бек пришел к Новицкому поздно. Того уже приковали к стене, но Шавкат еще не ушел, сидел на табурете у столика и молчал. Оба они переживали события дня минувшего и с опасением ждали, что же предложит наступающий вечер.
Бек вошел совершенно неслышно, словно вдруг вынырнул из черноты летней ночи, сгустившейся перед входом. Кивком он показал Шавкату, что тому надо уйти, и, когда юноша проскользнул мимо, сел на его место. И Новицкий тоже сел на постели, спустил ноги на холодный земляной пол и старался держаться как можно прямее. Бек молчал и разглядывал Сергея. Новицкий тоже не хотел говорить первым и надеялся, что лицо, обросшее бородой, спокойно принимает тяжелый и грозный взор белада. Его глубоко посаженные глаза смотрели почти не мигая и напомнили Новицкому волка, который подкрался к нему во время побега. Но встреча с двуногим хищником была не в пример страшнее. Наконец горец заговорил.
– Я сегодня спас тебе жизнь.
– Я должен тебя за это благодарить? – усмехнулся Новицкий.
– Нет. Ты должен меня бояться.
Повисла пауза, и Сергей услышал, как в ауле, высоко, у другого его конца, подвывала собака, потерявшая, очевидно, хозяина.
– Но людей Джабраил-бека бояться тебе не надо. Никто из них не решится наложить руку на то, чем владею я, – сообщил белад без всякого, впрочем, самодовольства; просто объяснил русскому, кто теперь его настоящий хозяин.
– Ты выкупил меня у Джабраил-бека?
– Пока еще нет. Пока голова его еще мутится от раны, и он не может назвать настоящую цену. Я приеду через три – через четыре дня, и тогда уже мы заключим с ним договор.
– Он хочет большие деньги, – предупредил Новицкий. – Я столько не стою.
– Я заплачу ему половину, и он согласится.
– Зачем? Зачем я тебе нужен? – прямо спросил Новицкий.
– Убить.
Короткое страшное слово заледенило Новицкому грудь, стеснило дыхание. Но Сергей знал уже достаточно обычаи здешних мест, чтобы понять: пока не начались физические мучения, его будут пытать ожиданием казни. Что он будет вопить от боли, Новицкий не сомневался, но нельзя было слабеть заранее, упасть духом, выказать страх перед врагом. Трусов здесь не щадили.
– Каждый человек когда-нибудь умирает, – сказал он, не опуская взгляда перед страшным беладом, надеясь, что голос его не задрожит, не предаст его. – Должно быть, мой час пробьет в это время.
Абдул-бек неожиданно улыбнулся.
– Ты хорошо держался сегодня на годекане. Но ты еще не знаешь – храбрый ты или нет. Храбрый человек – не тот, кто вспыхнет, прогорит и погаснет. Храбрый тот, кто может гореть долго и ровно. Не торопись отвечать. Подумай и подготовься. Через несколько дней я заберу тебя, и тогда мы начнем беседу о главном в жизни – о смерти. Прощай.
Когда он готов был снова раствориться в ночи, Новицкий не выдержал и окликнул:
– Подожди, Абдул-бек. Ты не сказал мне: почему ты хочешь меня убить?
– А ты не знаешь? – искренне удивился белад. – Один человек, большой командир у русских, пришел и разрушил мой дом. Моя семья осталась без крова, мой отец заболел с горя и чуть не умер. Я хочу убить этого человека, но он летает чересчур высоко для моей пули. Ты – друг генерала Мадатова. Когда он узнает, что ты умер от моего ножа, ему станет больно. Может быть, так же больно, как было мне, когда я вернулся к развалинам своего дома. Дома, который построил еще дед моего деда…
II
Абдул-бек уехал на следующее утро. Несколько нукеров во главе с Зелимханом проводили его в следующую долину, оказав честь гостю. Об этом Новицкий
