Кавказская слава России. Время героев - Владимир Александрович Соболь
– Ты еще мал, Шавкат, – сказала она с сожалением. – Через несколько лет сам захочешь, чтобы женщин вокруг тебя было как можно больше.
Она брызнула из-под ресниц острым веселым взглядом, ухватывая сразу же и Новицкого, и молодца Тавгита, и многих других джигитов, что уже поглядывали в ее сторону и переговаривались все оживленней, все радостней и задорней. А спины прямили так, что позвоночный столб, казалось Сергею, должен был хрустнуть от мощного напряжения.
– Я?! – воскликнул Шавкат и задохнулся от возмущения. – Женщины?! Да никогда в жизни!
Тут уже Новицкий не выдержал и расхохотался во все горло. Но закашлялся и согнулся от режущей боли в верхней части груди. Шавкат, испугавшись, кинулся к нему, подхватил под руку, помог уйти с площади и опуститься на камень. Тут же прискакала исчезнувшая было Зейнаб, принесла кувшинчик, дала в руки Сергею. Чуть подогретое молоко растопило ледок в легких; Новицкий вдохнул и выдохнул несколько раз без боли, но сказал, что посидит еще тихо, чтобы не упасть по дороге.
Впрочем, спутники его и помощники отвлеклись на действие, что продолжалось на годекане. Зейнаб раза два оглянулась, проверяя – сидит ли Новицкий ровно или свалился набок, в лепешку навоза, который еще не подобрали ее товарки. Убедилась, что русский жив, и отодвинулась в сторону, чтобы и он мог смотреть вместе с ними.
Как понял Сергей, бек с помощником уже закончили смотр, и теперь все воины, собравшиеся в набег, подходили к ним, становились если не правильными шеренгами, то достаточно ровно. Над черными овчинами папах возвышалась голова Зелимхана. Он что-то кричал толпе, бросал в нее короткие, рубленые фразы, словно заготовленные заранее камни. Десятки голосов отвечали нестройным хором. Сергей не мог разобрать ни единого слова.
– Что они говорят? – спросил он Шавката.
– Теперь клятву дают, – ответил ему юноша через плечо. – Все, теперь уже скоро двинутся.
Он сделал паузу и вдруг, вторя взрослым односельчанам, стал кричать, повторяя слова, слышанные, разумеется, не в первый раз и затверженные почти наизусть.
– Клятву даю! Моих товарищей не продам!.. Моего раненого товарища вынесу!.. Тело моего товарища в родную землю доставлю!.. Братьями будем!.. Защищать друг друга клянемся!.. Как одно и то же потомство будем!..
Голос мальчика взвился до силы и высоты совсем необычной, потом задрожал, оборвался. Шавкат поник, сгорбился и стал похож на ребенка, что в который раз лишился любимой игрушки.
Очевидно, то же сравнение пришло в голову и Зейнаб, потому что она пропела отрывок некоей песни; даже не пропела, а произнесла нараспев, медленно, отчетливо, стараясь быть понятой не только братом, но и Сергеем:
– Дети, не играйте шашками, не обнажайте блестящей полосы, не накликайте беды на головы отцов ваших и матерей: генерал-плижер близок…
Новицкий слышал уже эту песню. Горцы сложили ее о генерале-плижере, рыжем генерале, Алексее Александровиче Вельяминове, которого в Чечне, Черкесии, Кабарде опасались так же, как Мадатова в Дагестане и Закавказских провинциях. Но Шавкат и не слышал слова сестры. Клятвы были закончены, воины садились на лошадей и по одному, по двое отправлялись по узкой улочке вниз, за пределы аула. Юноша весь был с ними, также ехал на выхоженной, откормленной лошади, небрежно держа поводья пальцами правой руки, а левую уперев игриво в бедро; также усиленно прямил спину и твердо, высоко держал голову, украшенную папахой, молодечески сдвинутой на затылок.
Новицкий наблюдал за парнем с улыбкой. Он был почти в два с половиной раза старше Шавката, но вполне мог понять чувства, что захлестывали пылкого юношу. Он сам помнил себя гусарским штабс-ротмистром и легко вызывал в памяти тот жаркий восторг перед неминуемой гибелью, когда Ланской, тогда еще только полковник, повел под Рущуком александрийских гусар в самоубийственную атаку на полчища Мехмета Чапана-оглы.
Зейнаб подождала, пока последний всадник скрылся из вида, и повернулась к Сергею.
– Ты думаешь, что мы живем только набегами, убийствами, грабежами? Пойдем, я покажу тебе кое-что.
Новицкий поднялся с готовностью, но Шавкат все еще, словно зачарованный, смотрел в сторону, где скрылись воины Джабраил-бека. Сестра безжалостно толкнула его в плечо.
– Проснись, мальчишка! Подними цепь. Видишь – русскому тяжело.
Против ожидания Новицкого, Шавкат не возмутился, а покорно подтянул к поясу провисшие звенья. Он в самом деле выглядел человеком, что видит наяву радостный, красочный сон и вовсе не хочет возвращаться к серому фону будничной жизни.
Они снова пересекли годекан, осторожно обходя кучки навоза, и направились по той же улочке, только вверх, мимо саклей, лепившихся к скале и друг к другу. Зейнаб вела их, Новицкий старательно поспевал следом, понурый Шавкат плелся последним.
– Я видела его утром, – бросила девушка, обращаясь через голову русского к брату. – Он сейчас будет там.
О ком они говорили, для Сергея оставалось пока загадкой.
Скоро они поднялись выше аула и пошли уже по горной тропе, вившейся вдоль отрога. Слева от полки уходила вниз отвесная стена, куда Новицкий старался и не смотреть. Справа – поднималась вверх такая же круча. Был жаркий день, солнце палило нещадно, Сергей обливался потом, и запах собственного немытого тела перебивал ему все ощущения разом. Они ушли уже достаточно далеко, и Новицкий еле переставлял непослушные ноги, кусал опухшие губы, чтобы не вздумали сами просить о пощаде. Наконец, Зейнаб стала и показала вверх:
– Смотри!
Новицкий задрал голову, придерживая рукой остатки круглой овчинной шапки, закрывавшей ему темя, и увидел высоко над землей мужскую фигуру. Человек, как ему показалось вначале, просто висел на скале, цепляясь одной рукой за случайную трещину. Но, приглядевшись, Сергей понял, что тот – стоит. Стоит, упираясь одной ногой в камень, а другую утвердив на некоем искусственном выступе, который отсюда, снизу, казался не толще карандаша.
– Что он делает? – спросил ошеломленный Новицкий.
Шавкат опомнился и, не желая, чтобы женщина чересчур много говорила в его присутствии, объяснил русскому, что человек этот – их сосед, не дворянин, но крестьянин, знаменит тем, что искусно ползает по самым отвесным кручам. И сейчас он поднимается вверх, цепляясь за скалу специальным орудием – кызыловой палкой, на которую насажена специально изогнутая двузубая вилка. Зубья он действительно всаживает в трещины, подтягивается и вставляет для опоры заточенный кызыловый колышек из числа тех, что носит на поясе. Так он может подниматься и подниматься, пока хватит запаса. Спускается точно
