Папирус. Изобретение книг в Древнем мире - Ирене Вальехо

становились рабочей силой на римских нивах, рудниках, мельницах. Повозки с золотыми слитками, награбленными в восточных городах и царствах, полнили римскую казну до краев. В 167 году до нашей эры избыток золота принял прямо-таки оскорбительный размах, и государство отменило прямые налоги для граждан. С другой стороны, внезапное изобилие, конечно, подрывало равновесие жизни римлян – особенно тех, кто не имел к нему доступа. Все пошло как всегда: богатые еще пуще обогатились, бедные – обеднели. Семейства патрициев собирали доход с латифундий (обширных поместий, в которых выращивали зерновые, занимались производством оливкового масла и виноделием), где использовался дешевый труд рабов, а свободные владельцы мелких наделов, разоренных Ганнибалом во время Второй Пунической войны, страдали из-за этой нечестной конкуренции. Лучший из миров – не одинаково лучший для всех.

Издавна люди вели многочисленные войны с целью захвата пленных и последующей торговли ими. Богатство было неразрывно связано с рабовладением, и эта связь объединяет Древний мир с современностью: от Великой Китайской стены до Колымского тракта, от месопотамской системы орошения до американских хлопковых плантаций, от римских публичных домов до нынешней торговли людьми, от египетских пирамид до дешевой одежды made in Bangladesh. В древности захват рабов был зачастую главной – иногда единственной – причиной завоевательных походов. Никто даже не стеснялся такого ловкого способа обогащения. Однажды Юлий Цезарь, известный милостью к павшим, продал все население завоеванного им галльского городка, около 53 000 человек. Сделка состоялась быстро, потому что работорговцы всегда следовали за легионами и покупали свежий товар сразу же по окончании битв.

Пленники, противники и соседи римлян на собственной шкуре узнавали, что такое эффективное государственное устройство. Новая империя воплотила в жизнь проект объединения, не удавшийся грекам, которым вечно не хватало политического чутья. Преемники Александра, как я упоминала, основали соперничающие династии и то и дело затевали войны друг против друга. Унаследованная империя распадалась, не справлялась с меняющимися военными союзами, слабла от постоянных вспышек насилия. Все стороны привыкли искать у римлян помощи в общественной борьбе и разрешении споров – и сами не заметили, как могущественные друзья поглотили их без остатка.

Нельзя утверждать, что римляне изобрели глобализацию – ведь уже существовал лоскутный эллинистический мир, – но они, несомненно, подняли ее на уровень, который по сей день производит сильное впечатление. От края до края империи, от Испании до Турции, созвездие римских городов удерживалось вместе сетью таких надежных и продуманных дорог, что некоторые из них существуют и сегодня. Города строились по узнаваемой, удобной модели: широкие улицы, сходившиеся под прямым углом, залы для гимнастических упражнений, термы, форум, мраморные храмы, театры, надписи на латыни, акведуки, канализация. Куда ни попадал чужеземец, он повсюду находил одну и ту же топографию, как мы, сегодняшние туристы, в разных уголках планеты находим похожие улицы – с одинаковыми магазинами одежды, рекламой телефонов и гамбургерами.

Все эти перемены породили небывалую суету: люди перемещались по свету, как никогда прежде в Древнем мире. Поначалу – только войска и те, кто был вынужден массово мигрировать. Согласно подсчетам, в начале II века до нашей эры на Апеннинский полуостров ежегодно прибывало 8000 рабов, захваченных в походах. В тот же период римские путешественники, торговцы и авантюристы принялись бороздить Средиземноморье. Они подолгу находились вне Италии. Гладь моря, которое римляне без ложной скромности назвали nostrum – «своим», – кишела дельцами, спешившими ухватить свою долю прибыли, порождаемой завоеваниями. Рынок рабов и оружия бурно развивался. К середине того же II века до нашей эры примерно половина римских мужчин успела побывать в чужих краях и внести вклад в этническое разнообразие, оставив по себе – и на произвол судьбы – множество отпрысков-полукровок.

Все военное могущество Рима, его богатство, потрясающие транспортные сети и инженерные сооружения делали его непобедимым, но без живительной силы словесности, повествований и символов он оставался засушливой пустыней. И по трещинам в почве этой пустыни предсказуемо устремились в новый объединенный мир Эдип, Антигона и Улисс.

Литература побежденных

3

Римляне добились непрерывной череды ошеломительных побед благодаря действенной смеси насилия и приспосабливаемости, буквально по Дарвину. Неотесанное мужичье под началом Ромула скоро научилось подражать лучшему, что имелось у врагов, без всякого снобизма и брезгливости забирать себе все, что нравилось, и по-своему перетасовывать заимствованные составляющие, создавая новые формы. С самых первых стычек они взяли за правило грабить противников не только в материальном, но и в идейном плане. Воюя с самнитами, переняли их военные тактики – в первую очередь, использование манипулы как основного подразделения легиона – и быстро поразили врага его же собственным методом. Манипулярный легион обладал большей маневренностью по сравнению с монолитными фалангами. Во время Первой Пунической войны римляне, сухопутные крысы, умудрились выстроить флот, во всем подобный карфагенскому, и стали одерживать победы на море. Даже самые косные италийские землевладельцы из старинных родов присмотрелись к современным достижениям эллинистического сельского хозяйства – плантациям.

Благодаря этой присваивающей стратегии римляне создали захватническую силу, не уступающую армии Александра Македонского, и лучше, чем он, управлялись с завоеванным. Однако, помимо уникального таланта к войне и разбою, они обладали поразительной скромностью и признавали, что греческая культура намного выше их собственной. Самые светлые умы правящего класса понимали, что любая великая империя нуждается в объединяющем победоносном тексте, поддерживаемом символами, памятниками, зодчеством, мифами, которые обосновывали бы идентичность, и прочими сложными формами дискурса. И, по обыкновению, чтобы заполучить все это, они решили взять у лучших. За образцом далеко ходить не надо было. Мэри Бирд подытоживает настроения тех лет емким афоризмом: «Греция создает, Рим осваивает». Римляне начали говорить на языке греков, копировать их статуи, воспроизводить архитектуру их храмов, писать поэмы гомеровского типа и подражать всяческой утонченности с жаром неофитов.

Поэт Гораций имел в виду именно этот парадокс, когда написал, что завоеванная Греция сама захватила свирепого победителя. Сегодня нам даже представить трудно, до какой степени римская культура замешена на греческой и какими дикарями были (или не были: участвовавшие стороны расходятся во мнениях) римляне до того, как греки показали им цивилизацию. Интеллектуалы и творцы, писавшие на латыни, всегда признавали себя учениками греческих классиков. Следы коренных культурных форм игнорировались или стирались. Многие знатные римляне выучились основам наречия своих эллинских подданных – хотя, как нам известно, настоящие греки от души издевались над ужасным римским акцентом. Сохранилось свидетельство, что в начале I века до нашей эры греческая делегация обращалась к римскому Сенату без переводчика. Это стремление завоевателей говорить в своих избранных кругах на языке одной из многочисленных колоний удивительно и совсем не похоже на проявление обычного культурного высокомерия метрополии.