Кавказская слава России. Время героев - Владимир Александрович Соболь
И брать ее надо по правилам современной войны, разработанными маршалом Вобаном. Мы не с голыми дикарями имеем дело, а с серьезным, опытным и мужественным противником. Надо строить линии, рыть апроши [56], подводить сапу [57] и все время укрепляться, укрепляться, укрепляться. Да, отчаянными бросками эту войну нам не выиграть.
– Я совершенно с вами согласен, – подтвердил Новицкий со всей серьезностью. – Но только если…
Вельяминов качнулся вперед.
– Вы уже слышали рассказы о нашем походе?
– Да, Алексей Александрович, слышал.
– И укоряете меня, разумеется, за излишнюю жестокость.
Новицкий напрягся, словно собрался прыгать с обрыва в стылую осеннюю воду, но выбора не было, отвечать приходилось честно, хотя избегая ненужной резкости.
– Я надеюсь, что обстоятельства, обусловившие определенную жесткость…
– Перестаньте, Новицкий, – оборвал его Вельяминов нетерпеливо. – У меня был приказ командующего, и я его выполнил. Я приказал атаковать и отвечаю за последствия полностью. Но – это война. Вы не хуже меня знаете, что после штурма удержать солдат невозможно.
Новицкий вспомнил вдруг рассказы Ван-Галена о том, как прокатывались армии французов и англичан по городам и селам Испании, и не нашел, что возразить генералу. Но тот его бы и не услышал.
– Вы не были в хуторах, что вырезали эти доблестные сыны гор. А я вошел туда вместе с казаками.
Он сделал паузу, и в тишине Сергей вдруг услышал, как хрупнул несчастный карандаш. Вельяминов разжал пальцы и позволил обломкам упасть на столешницу.
– Я видел парня, что умирал на площади. Он женился пять дней назад и бросился защищать молодую. Они его не убили, нет, только обрубили обе руки по локоть и оставили истекать кровью, выть от боли и ужаса. Чем мы могли помочь – только пристрелить его побыстрее… Думаете, после этого я мог удержать людей одними приказами и увещаниями? Да, от нашей руки погибло почти полтысячи человек! Но если после этой трагедии двадцать тысяч не возьмут в руки оружие, побоятся навлечь на себя наш гнев, значит, мы были правы.
– Если, – слабым эхом отозвался Новицкий.
– Да, если, – продолжал Вельяминов, несколько успокоившись. – Если бы человек вообще мог предвидеть результаты действий своих, скольких бы ошибок удалось избежать.
Он собрал кусочки карандаша в ладонь и высыпал в ящик для мусора, прислонившийся сбоку стола. «А ведь мы почти что ровесники, – мелькнула вдруг неожиданная мысль у Новицкого. – Но сумел бы я так отвечать за судьбу огромного края, за жизнь и смерть сотен тысяч людей? Смог бы принять решение, предполагая, какие последствия может вызвать каждое мое неверное слово? Ермолов, тот хотя бы другого, кажется, поколения. А Вельяминов, Мадатов – почти мои одногодки…»
Генерал словно подслушал невнятные мысли своего собеседника.
– Возьмите хотя бы Мадатова. Вашего бывшего однополчанина. Благородное существо – называет его Ермолов. Сам слышал от Алексея Петровича и не раз. А между прочим, пойманных разбойников вешает, не стесняясь, десятками. Без следствия, без суда, на месте преступления в назидание прочим.
– Ему тоже есть кому и за что мстить, – угрюмо заметил Новицкий.
– Да, история известная. И с родителями его, и с супругой… А кстати, Новицкий, – Вельяминов вдруг усмехнулся недобро, – знаете, почему еще казачки наши так вызверились? Мне объяснил один их полковник, так, мимоходом. Оказывается, пленных распределяют по станицам, и каждая кормит тех, что достались по жребию. А зачем им в ожидании зимы лишние рты? Но и вообще, Сергей Александрович, vae victis! Горе побежденным! Помните, кто первым это сказал?
– Если верить Титу Ливию, – медленно ответил Новицкий, – сказал это вождь галлов Бренна. Когда побежденные римляне взвешивали условленный выкуп, победитель бросил свой меч на чашу весов.
– Совершенно верно, и за две тысячи лет мало что изменилось. Думаю, что поворота не случится и в будущем, которое сколько-нибудь возможно предвидеть. Что же нам тогда остается? Делай, что должно, и будь что будет – так учит нас мудрость минувшего века… Но довольно с нас философии. Вернемся-ка к делу. Я хочу иметь копию этой схемы и текст вашего сегодняшнего доклада.
– Будет исполнено.
Сергей понял, что разговор кончен, и встал.
– Можете не торопиться. Мы пойдем не спеша, мы, вообще, знаете, торопимся медленно, по заветам Алексея Петровича. Так что, пока доберемся до Владикавказа, а потом и к Тифлису через Дарьял, свободных вечеров вам, надеюсь, хватит с избытком.
– С позволения вашего превосходительства, – начал Новицкий.
– Да. Что такое?
– Я бы хотел вернуться в Грузию через Чечню.
– Вам недостаточно приключений?
– Приключения никогда не бывает чересчур много, – позволил себе улыбнуться Сергей. – Но когда я рисовал эту схему, подумал, что стоило бы, наверное, пройти вдоль западных склонов тех же хребтов, которые мы видели только с востока, со стороны Дагестана.
Вельяминов откинулся на спинку стула и посмотрел на Новицкого с некоторым вроде бы удовольствием.
– Приказать я вам не могу, но подобный выбор только приветствую. Чем могу быть полезным?
– Мне понадобятся припасы и средства, чтобы нанять проводников.
– Я прикажу коменданту, – бросил коротко Вельяминов и потянулся к бумагам.
Сергей свернул листы карты и направился к двери, едва удерживаясь, чтобы не сдвинуть на прощание каблуки, словно он по-прежнему был в мундире…
III
Через неделю Вельяминов с пехотой и артиллерией вышел из крепости, направляясь к Владикавказу. Еще через восемь дней в Грозную приехали новые проводники. Все это время Новицкий провел в палатке, сгорбившись над столом. Только после наступления темноты он выходил прогуляться по внутренним дворикам крепости. Он не хотел попадаться на глаза лишним людям, не желал, чтобы слишком многие говорили о странном русском, обросшем бородой, словно горец. Он не надеялся, что его предприятие останется совершеннейшей тайной, для этого он уже достаточно нашумел в прошедшие месяцы, но и не хотел необдуманным шагом навлечь на себя опасность, которой мог избежать.
Мухетдин с братьями отправился в Тарки. Оттуда они намеревались проехать вдоль каспийского берега в Дербент и далее в Шемаху, найти хорошую лошадь Темиру. Сергей рассчитывал, что тень его поскачет рядом с бывшими спутниками и отвлечет внимание тех, кто уже охотился за его головой. Более всего опасался он Абдул-бека. Табасаранец от лихого белада возвысился вдруг до вождя, собравшего вокруг себя едва ли не тысячи молодцов. Он еще не решался нападать на сильные воинские отряды, но уже, как говорили в горах, объявил русским войну, джихад. Многие знали, где он прошел вчера, мало кто слышал, где он стоит сегодня, и никто точно не мог сказать, куда он
