Кавказская слава России. Время героев - Владимир Александрович Соболь
Новицкий знал, как и все в горах, что Абдул-бек объявил кровную месть Мадатову, выгнавшему его из селения и разрушившему его дом. Отважный воин нашел себе врага, равного по мужеству, силе и славе. Но при этом Сергей был уверен, что при случае Абдул-бек наложит руку и на него, не видного, не слишком заметного человека из свиты Ярмул-паши. И тогда дальнейшая судьба рисовалась Сергею воображением в красках черных и огненных. Но он только встряхивался, отгоняя подальше опасные фантазии, и продолжал описывать хребты, седловины, ущелья, селения и долины, по которым вел его Мухетдин. Он уже почти закончил работу, когда его пригласил к себе комендант.
Майор Луконин уже десять лет служил на Кавказе, потерял половину уха в стычке с закубанскими черкесами и четыре пальца на правой ступне, отмороженные в одном из зимних походов в гости к адыгам. Ходил осторожно, опирался на тяжелую трость, не любил скорых движений, пылких молодых офицеров и штатских господ из Тифлиса.
– Что-то вы, господин Новицкий, обросли ровно как немирной [58],– заворчал он, едва Сергей появился в дверном проеме. – Смотрите – еще подстрелят в темноте свои часовые.
– Свои – промахнутся, – попробовал отшутиться Сергей, проходя в комнату и берясь за спинку стула; но тут же понял, что остроты на сегодняшний день неуместны: майор был в дурном настроении.
– Не пулей, батенька, так штыком непременно достанут, – заключил майор с такой озлобленной убежденностью, что Новицкий уже и не решился более отвечать.
Возможно, подумал он, погода меняется, тучи тянутся из-за Сунжи, и у него самого с утра ныли раны, и та, что осталась памятью о Борисове, и та, что в Тифлисе нанес ему Бранский.
– Его превосходительство генерал-майор Вельяминов приказал мне довольствовать вас в будущем предприятии. Уже не знаю, что и зачем вы задумали, только средства лишние в моей казне, увы, не водятся. Кидать червонцы разбойникам на потеху не в моих, знаете, правилах.
Сергей начал догадываться, с чьих слов составил песню Луконин, и пожалел, что не упросил Вельяминова свести их с майором в своем присутствии. Но сам он торопился подготовить материалы для начальника штаба, а тот завален был делами более важными, чем устройство экспедиции характера получастного.
– Скажу сразу – выдадут вам припаса на месяц. И съестного, и свинцового, и порохом не обидят. Да и без проводников я вас не оставлю. Нашлись подходящие: и тропинки лесные-горные знают, и не запросят втридорога. Эй! – крикнул он, зная, что в коридоре непременно сидят вестовые. – Кто-нибудь! Позови-ка сюда Юнуса!
Сергей повернулся к двери, ожидая с любопытством людей, от которых в ближайшие недели будет зависеть его самая жизнь. Вошли двое. Первый – пожилой чеченец, хорошо, даже щеголевато одетый, мягко ступал кривыми ногами, обтянутыми новыми сафьяновыми чувяками; пока шел к столу, успел несколько раз поклониться Луконину, Сергею и улыбался, улыбался, улыбался. Другой остался у двери, в которую едва протиснулся боком и наклонив голову так, что папаху пришлось придержать рукой; старая, заплатанная черкеска не сходилась на его широкой груди. Новицкий привстал и поздоровался.
– Ассалам алейкюм!
– Алейкюм ассалам, – вежливо ответил ему старик, а богатырь только кивнул и пробурчал неразборчиво.
– Юнус-ага поведет вас, милейший, через леса и горы. Договаривайтесь с ним о маршруте, а какая плата им будет, это моя забота.
Новицкий откланялся и, поманив за собой горцев, вышел из комендантского дома. У стены, в тени, стояли три оседланные лошади, и рядом с ними, держа в смуглой руке все три повода, сидел на корточках третий чеченец, маленький, остроносый, с неровной бороденкой, растущей какими-то клочками. Старика звали Юнус, богатыря – Турпал, остроносый назвался Салманом. Он-то, к удивлению Сергея, говорил по-русски лучше всех, пожалуй, что даже чисто. Они говорили вчетвером не более получаса. Новицкий спешил обсудить план путешествия в общих чертах и скорее расстаться, чтобы его вместе с горцами видели как можно меньше.
– Да, – кивал головой Юнус, – они проведут его к Андийскому хребту и далее до перевала Дикло… Да, если русский захочет, они пойдут к горе Дискломта… Да, можно пройти перевал Хулан, а дальше пойти к Буци-Баци… А можно оставить большую гору слева и пойти к перевалу Накле. Как скажет русский. Им заплатили, и теперь он им начальник…
Русский начальник понял, что большего ему сейчас не добиться. Они договорились встретиться через два дня, утром, чуть рассветет, на том берегу Сунжи. Новицкий предупредил, что их будет двое – он и Атарщиков. Услышав имя казака, Салман вдруг замолчал, облизнул губы и растерянно поглядел на Юнуса. Но тот уверено кивнул и торжественно объявил – как будет угодно русскому. Огромный Турпал молча слушал и улыбался.
Только Сергей добрался до палатки и принялся за работу, как полог откинулся и внутрь влетел Атарщиков.
– Ты это с кем разговаривал, Александрыч? – зашипел он, становясь перед столом и подбочениваясь.
– Наши новые проводники.
– И куда же они тебя приведут?
– Меня? – поднял брови Новицкий.
– Тебя, потому как я с ними от крепости дальше пушечного выстрела не отойду. Одного знаю, о другом слышал, а третьего и век бы не видывал. Турпал – богатырь по-чеченски, так богатырь он и есть: сильный, смелый и неразумный, словно ребенок. Он кругом этому Юнусу должен и никогда из его воли не выйдет. А тот – лиса хитрая: мало-мало торгует – где лошадями, где овцами, где зерном, а где и людьми. Вот и смекай, Александрыч. А также подумай – такого байгуша, как этот Салман, возьмут ли с собой на хорошее дело? Нет, я тебе говорю верно: других людей надо на наше дело искать!
Новицкий подумал и рассудил, что казак, пожалуй, прав. Да и ему самому не слишком хотелось отправляться с людьми, что предложил ему комендант. После жесткой прямоты Мухетдина и Бетала, после веселого азарта Темира, готового соперничать с кем угодно, в чем и когда угодно, Сергею были неприятны частые улыбки и угодливые поклоны
