Кавказская слава России. Время героев - Владимир Александрович Соболь
Новицкий же вернулся в палатку, которую ему одолжили в крепости, и снова засел за стол, что они с Атарщиковым наспех сладили из подобранных обрезков брусков, досок и напиленных к зиме, но еще не наколотых березовых чурбачков. Сергей торопился расшифровать походные записи, сделанные второпях, украдкой, при неверном свете когда костра, когда луны, а иногда и вовсе на ощупь. Расписать, вычертить и дополнить той частью легенды, что пока еще держалась у него в памяти. Пока он работал, Семен гулял по знакомым, которых легко находил в любой местности; попивал чихирь, слушал байки, а потом исправно передавал их Новицкому. Дважды в день приносил в котелке сытное варево и потчевал Сергея почти насильно. Откуда Атарщиков добывал еду, Сергей не знал; собственные их запасы закончились, и ни к какой артели – солдатской ли, офицерской ли – ему прибиться не удалось. В первый раз, отложив с сожалением ложку, Новицкий предложил казаку деньги, но тот замахал руками и объявил: мол, и так дадут, сколько попросит. Сергей смекнул, что знакомства Семена не ограничивались одними воинами и охотниками, а потому расспрашивать больше не стал.
На следующий день, после того, как у форштадта стали рядами стали белые полковые палатки, Семен пришел поздно, едва ли не затемно. Новицкий уже поставил на стол две свечи, освещая как походную тетрадку, так и листы бумаги, приготовленные для чистовой записи. Три дня он сидел, не разгибая спины, по одиннадцать – двенадцать часов кряду, но едва успел добраться до второй четверти их путешествия. Набросав план очередной части хребта, вдоль которого они пробирались, Сергей отложил карандаш и еще раз оглядел схему, втайне довольный своим умением рисовальщика. И тут он вдруг почувствовал, что голоден. Поднялся, чтобы выйти да посмотреть, где же задержался Семен, но не успел и повернуться к пологу, как снаружи услышал шаги. По тому, как тяжело ступал казак, обычно скользящий почти неслышно по всякой поверхности, будь то убитая земля, мягкий снег или колючий подлесок, Сергей заключил, улыбнувшись, что день сегодня выдался старику особо удачный, и чихиря он выпил много больше обычного.
Семен даже не вошел, а ввалился в их полотняное жилище, бухнул на утоптанный земляной пол котелок, от которого потянуло сразу чудесной смесью тушеного мяса с картошкой. Сам же повалился на койку, жалобно скрипнувшей под тяжестью большого неуемного тела.
Сергей радостно уплетал ужин и попутно спрашивал Атарщикова некоторые подробности, которые у того могли задержаться в памяти много лучше. Обычно Семен в охотку помогал Новицкому; в его голову ущелья и тропы над ними, реки, мостики, перевалы, впечатывались с такой точностью, будто бы их вырезала там рука невидимого мастера. Но сегодня он был чем-то расстроен и озабочен, отвечал коротко, неохотно и тут же замолкал, словно бы закрывался наглухо. Наконец, Новицкий не выдержал и спросил его прямо: что же случилось?
– Беда, Александрыч, – ответил тут же казак, словно бы только и ждал такого вопроса. – Человеки как звери стали. Да что там звери – зверь такого не сделает. Мишку встретил сегодня, сын сестры моей, он урядником нынче. Ходил в дело с генералом рыжим, только вернулся. Такого порассказал – до сих пор отойти не могу.
Семен начал рассказывать, и после нескольких его слов Сергей почувствовал, что еда уже не лезет в глотку. Он бросил ложку в котелок и только слушал, согнувшись и зажав руки коленями.
О целях похода отряда Вельяминова Новицкий уже знал. О чем-то обмолвился Бранский, что-то добавили в канцелярии. В самом деле, основной задачей было – отмщение. Где-то в начале лета большая партия перешла Терек в верховьях и напала на хутора и станицы. Десятки людей – мужчин, женщин, детей – убили, десятки увезли с собой: на продажу и в рабство. Казаки с ближайшего секрета смело пустились в погоню, успели отбить часть полона и захватить нескольких пленных. От захваченных разбойников с помощью огня и железа узнали, где составилась партия, кто вел, каким путем шли, кто помогал. Один из аулов, тот, что упоминали чаще других, и решили подвергнуть примерному наказанию.
– Хотели, чтобы леса и горы перепугались. А страшно делается нам самим же.
Обычно русские войска подходили, не прячась, едва ли не с барабанным боем. Горцы успевали отправить семьи, и сами, после слабой перестрелки, отступали поспешно. Солдаты разбирали дома, били и угоняли скот, топтали посевы, забирали собранное зерно и возвращались в лагерь. На этот раз Вельяминов приказал подойти скрытно и окружить селение плотным кольцом. Когда стемнело, казаки-охотники вырезали малочисленных часовых, что караулили аул даже не в пол, а в четвертьглаза. Отряд неслышно вошел в селение, разобрался по улицам, по домам, и по сигналу казаки и солдаты ринулись в сакли. Не стреляли, только кололи и резали спящих, не разбирая кто перед ними – свирепый джигит, дряхлая старуха, грудной ребенок.
– Ад, Александрыч, кромешный. Командиры сами сообразили, на что людей повели, да поздно. Дьявола выпустишь – назад уже не загонишь. Хотели остановить – куда там! Кровь чужая – она пьянит быстрей чихиря. Мишка говорит – сначала тоже бил, потом устал, отрезвел. Кричал – подождите, баб-то не бейте! После ведь пригодятся! Напрасно… Александрыч, подумай: было в ауле человеков сотен шесть, если не больше. Осталось – десятков восемь. Только бабы с детишками, те, кто до площади успел добежать, где офицеры их защитили. Я уж все подробно тебе говорить не буду. Сам слушал, а переносить не хочу. Племяш говорит, руки трясутся, а в глазах слезы. Бородатый мужик чуть не плачет! И не от своего горя, пойми, – от чужого! Не дело это, ох, говорю, не дело!
Новицкий и не нуждался в подробностях. С его опытом и воображением, он легко представил себе ночную резню в деталях, звуках и образах. Сергей тяжело сглотнул, отгоняя приступ тошноты, и хрипло выдавил:
– А чихиря, отец, у тебя не осталось?
– Чихиря нет, – мрачно отозвался Семен. – Да и не поможет чихирь в этом случае. Здесь солдатскую надобно, вашу, расейскую.
Он заворочался и выпростал из-под себя фляжку, полную, судя по плеску, почти что на половину.
– Давай, Александрыч, – приговаривал он, наполняя кружки, – выпьем за убиенных: и наших, и ихних, и бывших, и будущих.
Сергей остановил посудину у самых губ.
– Каких будущих, Семен, о чем ты?
– А что ты думаешь – нас с тобою пристрелят, и больше никто воевать не возьмется? Не-ет, шалишь! Человек другого человека режет не только для пропитания, но из одного удовольствия. И пока
