Вечный Китай. Полная история великой цивилизации - Адриано Мадаро
Лучезарное Облако с любопытством интересуется, нет ли у меня фотографий моих дочек, чтобы она могла на них взглянуть. С хихиканьем разглядывая снимки, она замечает, что Арианна похожа на китаянку с развевающимися на ветру косичками, украшенными красными ленточками. Прижимая фотографию к сердцу, Лучезарное Облако спрашивает, не могу ли я отдать ей снимок на память, чтобы она могла показывать его друзьям.
«Шанхайский экспресс», как окрестил его Энцо за сходство со старым фильмом с Марлен Дитрих, мягко скользит по ночному маршруту. Повар приходит принять заказ на ужин: свинина в остром соусе, куриный бульон с овощами, запеченная рыба с креветками на гарнир, овощи на пару с соевым соусом, мандарины в сиропе и бисквиты. На выбор предлагаются чай, вино, пиво и маотай[183]. Цена варьируется от 4 до 9 юаней с человека, в зависимости от напитков.
Лучезарное Облако и дядя захватили кое-что перекусить: рисовые блинчики, курицу и фрукты. Дядя достает из сумки коробку с чаем, на маленьком столике расставлены железнодорожные чашки, а в углу неизменно примостился термос с кипятком. Он обещает оставить немного чая, чтобы мы могли продолжить беседу после возвращения из вагона-ресторана. Лучезарное Облако настаивает, чтобы мы вернулись, ведь у нее еще столько вопросов, столько всего хочется узнать. Она вся в предвкушении. Мягкий свет маленькой лампы на журнальном столике освещает ее лицо, излучающее детское счастье.
Мы едем по почти уснувшему городу. Уже десять часов вечера, вокруг ни души. Наконец, мы останавливаемся в Jin Jiang, огромном отеле, построенном британцами в 1930-х годах. Множество роскошных номеров с викторианской мебелью, дверями в стиле Тюдоров[184], витражами и ковровым покрытием, уютная гостиная.
Тут же появляется официант с подносом:
«Ваньшань хао».
«Ваньшань хао», – отвечаю я, что означает «добрый вечер».
Он ставит чай на маленький столик вместе с блюдцем, полным яблок, и протягивает мне распаренное полотенце, чтобы я мог вытереть руки. Из окна открывается вид на бескрайнее море огней, простирающееся до самого горизонта. Это Большой Шанхай – город, в котором живут двенадцать миллионов человек, население целой Бельгии! Но ночная тишина здесь такая же глубокая и тяжелая, как в той далекой сельской местности, откуда я родом.
Шанхай
Где деньги решали все
Пекин – город ив и тополей. Шанхай, как и Нанкин, – город платанов. Но сколько бы деревьев ни сажали, зелень остается неуловимой, едва заметной на фоне серых зданий, ветшающих соборов колониальной эпохи.
Сяо Чжу робко читает нам свою назидательную лекцию. Вон то здание, говорит он, раньше называлось Астор Хаус, владельцы-англичане построили его на деньги от торговли опиумом. С другой стороны находился Гонконгский и Шанхайский банк – центр финансовых спекуляций и оттока капитала. А вон там, в дальнем конце, – французский ресторан Chez Louis, где собирался круг праздных миллиардеров. Чуть дальше – кабаре «Бирюза», притягивавшее шпионов со всего мира и проституток, стекавшихся сюда из самых отдаленных уголков планеты, даже из Италии.
Сяо Чжу, наш местный переводчик, которого мы так называем, чтобы отличить от старшего, автоматически ставшего «Лао Чжу», продолжает свой беспощадный перечень зданий, по крупицам воссоздавая портрет Шанхая былых времен.
Вокруг – толпы людей, медленно текущие по тротуарам, словно воды Хуанпу[185]. Они толпятся у импровизированных жаровен под днищами лодок, пришвартованных у набережных. Вереницы джонок скользят к морю, которое на самом деле и не море вовсе, поскольку Хуанпу впадает в великое устье Янцзы, которое в Усуне больше похоже на бурное море с высокими волнами. Длинные ряды кораблей стоят на якоре посреди реки, их сирены пронзают тяжелое небо, готовое вот-вот пролиться дождем.
Внезапно начался ливень, и Сяо Чжу предлагает нам укрыться в Международном клубе моряков, где до сих пор находится знаменитый бар старого Шанхайского клуба с самой длинной стойкой в мире – некогда излюбленное место искателей приключений, словно сошедших со страниц романов. Но стоило нам оказаться во дворе, как он передумал и предложил зайти в обычно переполненный Магазин дружбы[186]. Со смехом объяснил, что там нам придется оставить немного ценной валюты, чтобы внести свой вклад в «Четыре модернизации»[187]. Трудно представить Шанхай тех времен – великий мегаполис, где обитали шестьсот тысяч спекулянтов, сто тысяч зарегистрированных проституток, пятьсот тысяч бродяг и двенадцать тысяч торговцев опиумом. И все же призраки прошлого все еще бродят по улицам старого города, среди мрачных зданий – почти небоскребов, заслоняющих вечно затененные улочки. Призраки воспоминаний, конечно. Камни все еще здесь, безмолвные свидетели не только пятнадцати тысяч ограблений в год или приближающейся канонады коммунистической артиллерии.
Это призраки старых концессий, ныне насквозь пропитанные китайским духом, потерявшие свою первозданность.
Сяо Чжу утверждает, что некоторые из них еще остались, не все уехали к 1955 году. Кто-то задержался – последний осколок старого общества рабов (в былые времена насчитывалось пятьдесят тысяч «хозяев»). У входа в скверы они вывесили возмутительную, но красноречиво отражающую социальные отношения того времени табличку. Запрет на китайцев следовал сразу за запретом на собак.
Можно ли обвинять их в пустой риторике или дурном вкусе, если и сегодня они напоминают нам об этом? Пусть и в спокойном тоне, пусть и как анекдот о нашей давней «любви» к Китаю?
Стоит свернуть за угол – и вот мы уже на территории бывшей французской концессии. Когда-то ее отделяла от английской улица Яньань. Тем, кто ехал на трамвае, приходилось пересекать четыре чужие территории и покупать четыре билета – по одному на каждый проезд. Так же, как и напряжение в электросети менялось в зависимости от цивилизации, принесшей его сюда.
Все было в руках иностранцев: банки, таможня, компании по национализации, суды, игорные и публичные дома. Здесь находились ипподром и клуб скачек, куда «резиденты» приходили поразмять нервы, а молодые дамы – прокатиться верхом. Но потом революция пронеслась разрушительным циклоном. Теперь здесь огромная площадь, где старики занимаются гимнастикой, а дети запускают воздушных змеев, играя с ветром.
Но что было раньше? Наше поколение может полагаться лишь на описания других людей, в том числе на памятное свидетельство Эдгара Сноу в его бесценной книге «Путешествие к началу». Американский журналист, который в 1930-х годах чувствовал себя здесь как дома, пишет: «Поначалу и я принимал Шанхай за весь
