Флэшмен и Морской волк - Роберт Брайтвелл
— Но что мы будем делать потом? Они все равно разнесут нас, когда мы попытаемся уйти, — спросил я.
Кокрейн посмотрел на меня с волчьей ухмылкой, и я понял, что еще не осознал всего ужаса его плана.
— Как что? На абордаж, конечно. Этого они точно не будут ожидать. — Он сделал паузу, чтобы одарить нас сияющей улыбкой, а затем рассмеялся. — Послушайте, к тому времени они уже поймут, что это «Спиди», и они знают, что у меня больше трюков, чем в ящике с обезьянами. Мы выбьем их из равновесия. Они подумают, что для нас было бы самоубийством нападать на них, если бы у нас не было каких-то уловок в рукаве, и поэтому они будут искать ловушку.
— У вас есть какие-то уловки в рукаве? — с беспокойством спросил Арчи.
— Разумеется, — беззаботно ответил Кокрейн. — Послушайте, парни, разве я вас когда-нибудь подводил? Говорю вам, мы можем взять этот корабль. Наш малый размер — не недостаток, а преимущество, ибо мы будем ниже их пушек. Мы можем безнаказанно их громить. Когда мы поднимемся на борт, они будут ослаблены и напуганы любыми трюками, которые мы для них приготовили. Они будут искать предлоги, чтобы отступить, и мы им их дадим. Вы — команда «Спиди», гроза испанцев на этом побережье. Подумайте, парни, если мы возьмем этот корабль, о нас будет говорить весь флот. Вам больше никогда не придется платить за выпивку в портовом городе, когда вы скажете, что были на «Спиди», когда он взял «Гамо». Подумайте и о призовых деньгах, парни, ибо он сделает нас всех богачами.
В романтических романах в этот момент все кричат «ура!» и бегут к пушкам, но на палубе «Спиди» на секунду воцарилась тишина, пока каждый человек осознавал всю чудовищность того, что только что сказал Кокрейн. Он просил нас пойти на верную смерть в атаке «пан или пропал». Подозреваю, что каждый там, как и я, взвешивал альтернативы и понимал, что их нет. Мы были обречены на атаку с того момента, как «Гамо» появился из тумана. Либо это, либо плен, а поскольку испанцы считали нас почти пиратами, да еще после нападения в Эстепоне, мы не могли ожидать пощады. Я с содроганием вспомнил, что меня ждет Абрантес, если меня возьмут в плен. На выжидающем лице Кокрейна промелькнула тень беспокойства, должно быть, он задавался вопросом, примем ли мы этот безумный вызов. Но прежде чем он успел сказать что-то еще, тишину нарушил огромный матрос Эрикссон:
— Я не хочу умирать прикованным к галере или болтаться на веревке, так что я говорю — в атаку. Либо мы умрем как викинги, с оружием в руках, либо станем героями, о которых будут говорить годами.
— Сражаться как викинги! — подхватил кто-то, и внезапно мы все взревели, и, да поможет мне Бог, я орал с не меньшим энтузиазмом, чем остальные.
Возможно, окажись я в такой же ситуации сейчас, в свои преклонные годы, я бы больше думал о том, как вымолить себе свободу, но сомневаюсь. Эти испанцы горды, как Люцифер, когда у них в руках пленные, и обращаются с ними как с грязью. Шансов на пощаду там было бы немного. Сражаясь с ними в последующие годы в Португалии и Испании, я теперь также знаю, что Кокрейн был прав, говоря, что они не слишком стойки в бою. И в их армии, и на флоте существует огромная социальная пропасть между офицерами и рядовыми. Офицеры, зачастую знать, обычно считают, что настоящее сражение — это дело низших сословий. Они редко снисходили даже до разговора с простым солдатом или матросом и ожидали повиновения как своего прирожденного права. Рядовые же, с другой стороны, не желают умирать за офицеров, которых они не знают, и по причинам, которых не понимают, и часто ищут предлог, чтобы сдаться. Да взять хоть Талаверу — целый испанский полк дрогнул и побежал от звука, который они приняли за одиночный мушкетный выстрел. Поищите, это теперь в учебниках истории. Целый испанский полк, охранявший правый фланг Веллингтона, дрогнул и побежал, остановившись лишь для того, чтобы разграбить британский обоз. Чего не пишут в учебниках истории, так это того, что это был не мушкетный выстрел, а громкий лошадиный пук, который и обратил их в бегство. Уж я-то знаю, ведь я в тот момент сидел на этой самой лошади. Но это уже другая история.
Мы подошли к корме «Гамо» так близко, что уже различали лица. То ли они узнали Кокрейна, ибо я видел, как кто-то указывал на нас и кричал, то ли их встревожили наши новые крики «ура», не знаю, но внезапно они перешли в атаку. Грянул бортовой залп с огромного фрегата, но было уже поздно. Мы уже миновали их самые кормовые орудия, да и в любом случае прицел не был скорректирован с тех пор, как они нас впервые заметили, так что ядра ушли высоко и мимо. Это, однако, вернуло Кокрейна к делу.
— Так, орудийным расчетам — двойной заряд в пушки левого борта и выкатить. Огонь по готовности, прочесать их корму. Марсовые, на брасы, я хочу обойти их корму вплотную.
Палуба ожила, ведь нам оставалось пройти всего сотню ярдов, прежде чем мы поравняемся с кормой фрегата. Подняв голову, я увидел, как флаг Соединенных Штатов спускается, и на его место водружается большой белый боевой флаг Королевского флота.
Сзади «Гамо» выглядел еще более устрашающе, чем сбоку: корма вздымалась огромной, богато позолоченной громадой, нависая над рулем и вмещая, без сомнения, роскошные офицерские каюты. Я заметил, что орудийная палуба «Гамо» не простиралась до самой кормы судна, как это было бы на английском военном
