Вечный Китай. Полная история великой цивилизации - Адриано Мадаро
Школьники проходят мимо реликвий «дядюшки Цю», словно они – часть невероятной легенды, в присутствии грандиозных, но горячо любимых исторических фигур. Однако даже загадочному Чжоу не избежать беспощадного внимания истории, хотя бы из-за тишины, которая со временем окутает его миф.
В нескольких шагах от этих двух святынь режима мы обнаружили еще одно творение, словно возвращенное из глубин археологии: подземную «великую стену». Миновав ворота Цяньмэнь, мы вошли в галантерейную лавку. Наш провожатый кивнул продавцу, нажал на выключатель, и платформа за прилавком распахнулась, словно ящик. Спустившись по ступенькам, мы погрузились во мрак, а платформа над нашими головами вновь сомкнулась. Еще несколько шагов вниз – и перед нами раскинулись освещенные туннели, своды шириной в полтора метра, уходящие в недра земли.
То и дело на пути возникали просторные помещения, настоящие залы. В одном из них можно было увидеть поваров, выпекающих хлеб, в другом – лазарет. Сложная система стальных водонепроницаемых дверей обеспечивала защиту от газа и наводнений. Мы блуждали в чреве Пекина, в огромном лабиринте туннелей, вырытых вручную в 1960-х годах, во времена разрыва с Москвой и войны во Вьетнаме. Они появились в результате знаменитой директивы Мао: «Копайте глубокие туннели и стройте повсюду зернохранилища».
Туннели располагались на двух уровнях – восемь и шестнадцать метров под землей. Они сообщались между собой с помощью лифтов. В случае тревоги четыре миллиона человек могли укрыться здесь в течение трех минут. У каждого района были свои входы, и каждым управлял отдельный комитет. Под землей находились помещения для организации фабрик, столовых и больниц. Электрические, телефонные, отопительные и вентиляционные системы функционировали в полную силу. Мао опасался атомной агрессии как со стороны русских, так и со стороны американцев. К счастью, эта грандиозная работа оказалась напрасной. Теперь большие морозильные камеры используются как холодильники для хранения продуктов, в основном овощей и фруктов.
Мы расположились в полностью оборудованной «комнате скорой помощи». На электронном табло высветилась карта всей системы, а мигающая красная лампочка указывала наше местонахождение: прямо под зданием Народного собрания[157]. Мы находились в самом сердце того, что сегодня выглядит как колоссальная глупость, стоившая двадцати лет бесполезного труда в ущерб социальному жилью и работам по благоустройству на поверхности. Однако, если взглянуть изнутри, с китайской стороны, этот ужас был оправдан. Китай чувствовал себя окруженным и находящимся под угрозой. Сначала Корейская[158], а затем Вьетнамская войны бушевали у порога Китая, а советские танки на границах Синьцзяна и Уссури[159] вряд ли предвещали мир.
Неизвестно, насколько Мао действительно верил в возможность конфликта с американцами и русскими. Почти постоянное присутствие 7-го флота США в Тайваньском проливе в 1950-х годах заставляло его опасаться вторжения националистов Чан Кайши при поддержке войск Вашингтона. Не в последнюю очередь потому, что каждый день генералиссимус грозился вернуться на материк.
Что касается русских, то в 1960–1970-е годы Мао допускал возможность конфликта с московскими «ревизионистами», но скорее по идеологическим причинам, нежели из-за территориальных претензий. Из двух угроз Мао считал более реальной опасность «социал-империализма», а американский империализм он называл «бумажным тигром», с которым в конечном счете можно договориться.
Великий кормчий осознавал военное и технологическое превосходство США и с помощью «пинг-понговой дипломатии» недвусмысленно дал понять, на каком поле он предпочел бы вести мирную игру. Возможно, вас немало удивит тот факт, что Мао симпатизировал скорее консервативным правительствам и лидерам, нежели тем, кто называл себя прогрессивными и революционными.
Легенда о лакированной утке
Мы ужинаем в старинном ресторане на улице Цяньмэнь, расположенном за южными воротами древнего тартарского города.
Вечерний час, мягко озаренный последними лучами солнца за западными холмами, где лиловые силуэты вырисовываются на фоне еще светлого неба. Это время, когда люди торжественно возвращаются с фабрик и полей.
Праздничное множество велосипедов заполоняет улицу вперемешку с автобусами и автомобилями, тележками, груженными углем и овощами, колясками с сидящими в них детьми, сонно разглядывающими окружающий мир, подобно маленьким пашам. В любой пекинский вечер оживает шумная толпа, в гомоне веселой болтовни слышатся ароматы кухонь и трактиров бесчисленных ресторанов, заполненных до отказа, и стук тысяч палочек по мискам и дымящимся супницам.
На тротуаре у ресторана «Лакированная утка», сохранившего со времен империи свое старое название Quanjude (Цюаньцзюйдэ), юные девушки, прыгающие через скакалку в ритме танца, вдруг останавливаются и с любопытством поглядывают на нас из-за деревьев.
Энцо признается, что у него разыгрался аппетит, и, похоже, легенда о знаменитой утке по-пекински пришлась ему по вкусу. Официант в сером фартуке сдержанно приветствует нас и жестом приглашает следовать за ним. Вестибюль украшен старинной резьбой и лакированным деревом, озарен большими красно-золотыми шелковыми фонарями, на стенах – картина маслом, изображающая полет уток над тростниковыми зарослями ввысь, в закрученные ветром облака. На втором этаже столовая разделена ширмами на крошечные комнаты, уединенные и таинственные, откуда доносится радостное хихиканье и удивленные возгласы при виде подаваемых деликатесов.
В нашей кабинке тоже есть небольшой зал, отделенный желтой занавеской. На маленьком столике нас ждет чашка чая и только что открытая пачка сигарет, одна из которых маняще выглядывает наружу. Лакированная утка – фирменное блюдо заведения, поэтому мы заказываем ее, не особо вникая в меню, которое, к счастью, продублировано на английском.
Из распахнутых окон доносится звон тысяч велосипедов, словно овации, – ночь опустилась в мгновение ока.
Мы развлекаемся, угадывая блюда, которые слегка испуганная девочка украдкой ставит на богато накрытый стол: маленькие мисочки с загадочными соусами, тарелочки с теплыми лепешками, мягкими, как безе. Мы тщетно ищем столовые приборы, и она протягивает нам лакированные деревянные палочки.
Мы берем их, но палочки выскальзывают из рук – тогда официантка берет пару, показывает, как их держать, и поднимает лепешку, аккуратно кладя ее на фарфоровое блюдце.
Все, буквально все китайцы едят палочками, kuaizi (куайцзы), которые на практике служат продолжением пальцев. Ими пользуются с древних времен, чтобы удобно было брать пищу с огня, не обжигаясь.
Утка на пару подается с шоколадной кожицей, вкусной и хрустящей. Ее едят кусочками вместе с нитями лука-порея, обмакнутыми в соус, а затем заворачивают в лепешку. Я беру и другие загадочные блюда – то из тарелки, то из миски, то обмакиваю в соусницу. Курица? Нет, свиные потроха. Рыба? Нет, курица без костей. Печень? Нет, свиная вырезка. Овощной суп? Нет, плавники акулы
