Флэшмен и Морской волк - Роберт Брайтвелл
Когда мы потеряли ход, качка, казалось, лишь усилилась, и меня снова начало мутить. Я перебрался на мидель, где качало не так сильно, и пробормотал, что меня сейчас стошнит. Кокрейн, до этого сидевший на корточках и наблюдавший за вражеским судном в подзорную трубу, резко поднял голову.
— Не смейте позориться перед врагом, мистер Флэшмен, — сурово произнес он.
Я кивнул в знак согласия, не думая, что в тот конкретный момент способен одновременно и говорить, и повиноваться. Я зажмурился, сглотнул подступившую желчь и лишь смутно осознавал, как Кокрейн приказывает стюарду Барретту принести на палубу чашку соленой каши, а другому матросу — одну из грязных ламп с бака.
Тем временем от них к нам уже шла шлюпка, в которой сидело около тридцати до зубов вооруженных матросов и молодой офицер. Я сполз за фальшборт, скрывшись из виду вместе с остальной командой. Я слышал, как офицер в испанской шлюпке что-то нам кричит, и Кокрейн подтолкнул Эрикссона ответить.
— Скажите им, что мы «Кломер» из Копенгагена. Были в Алжире, направляемся в Марсель. Говорите по-английски, но с вашим славным, сильным датским акцентом, будто вам с трудом дается язык.
Я услышал новые крики Эрикссона, когда он передавал это сообщение, а затем кто-то снова крикнул с приближающейся шлюпки. Они отвечали датчанину по-английски и спрашивали, почему он изменил курс и пошел на сближение с их кораблем. Вопрос был хороший, ничего не скажешь, поскольку единственными судами, которые могли бы приблизиться к тому, что выглядело как лакомый кусок в виде испанского торгового судна, были либо другие испанские корабли, либо кто-то, кто собирался его захватить. Было ясно, что испанцы сильно подозревали нас во втором.
Кокрейн прошипел юнге:
— Юнга, теперь поднимай тот другой флаг.
Я открыл глаза, чтобы посмотреть, подданными какой страны мы теперь собираемся прикинуться. На мгновение я подумал, что это красно-золотой флаг Испании, но затем увидел, что флаг был полностью желтым, что мне ни о чем не говорило. Матрос рядом увидел мое недоумение и прошептал:
— Это «Желтый Джек», его поднимают, когда на борту больные.
Кокрейн снова что-то шептал Эрикссону, и через несколько секунд я услышал, как Эрикссон кричит испанской шлюпке, которая была уже на полпути между двумя кораблями.
— У нас чума на борту! — заорал он, указывая на флаг. — Мы подошли к вам, чтобы узнать, нет ли у вас доктора или лекарств. Трое из команды умерли, шестеро еще больны. Заболели после Алжира.
Эта последняя деталь была ключевой, так как большинство в регионе слышали, что в Алжире действительно вспыхнула чума. В Гибралтаре и бесчисленном множестве других портов были приняты меры для предотвращения распространения заразы. Я слышал, как офицер в шлюпке кричит что-то на свой корабль по-испански; он передавал сообщение своему капитану и спрашивал, что ему делать. Ответа я не расслышал, но через несколько мгновений офицер в шлюпке крикнул, что они все равно намерены подняться на борт.
— Прикажите вашей команде отойти подальше, подойдут близко — будем стрелять! — крикнул офицер.
— Проклятье, — сказал Кокрейн, — я думал, это сработает.
Затем я услышал какое-то шуршание, и когда снова открыл глаза, он уже сидел на корточках рядом со мной.
— Не волнуйтесь, Флэшмен, мы скоро выпутаемся из этой передряги, только закройте для меня глаза, хорошо?
Я был слишком болен, чтобы спорить, и зажмурился, а мгновение спустя почувствовал, как его руки касаются моих глаз и щек; он, кажется, мазал их чем-то жирным. Что ж, я в жизни не пользовался косметикой, и это уж точно было не время и не место, чтобы начинать.
— Что, черт побери, вы делаете? — спросил я, пытаясь от него отстраниться.
— Просто пытаюсь сделать так, чтобы вы почувствовали себя лучше. А теперь выпейте это, и если вас все же стошнит, пожалуйста, сделайте это за борт, будьте добры.
Он протянул мне чашку чего-то похожего на молоко. Решив, что хуже мне уже быть не может, я сделал большой глоток. Я проглотил один глоток, когда соленый вкус ударил по горлу, потом я почувствовал во рту какие-то куски и понял, что меня сейчас стошнит. Я вскочил, развернулся и почувствовал, как мой желудок свело, едва я перегнулся через леер. Рвотная дуга описала в воздухе дугу в несколько ярдов и рухнула в море, и тут я смутно осознал, что испанская шлюпка всего в нескольких ярдах от нас. На корме стоял молодой офицер в щегольском синем сюртуке, щедро украшенном кружевами. Но мое внимание привлекло его лицо, устремленное на меня. В одну секунду выражение его лица сменилось с надменного презрения на отвращение, а затем на ужас. Я был уже не способен на какую-либо игру, мой желудок продолжал извергать содержимое, пока я висел на фальшборте, то и дело бормоча: «О Боже».
Лишь позже я осознал весь спектакль, представленный испанскому офицеру. Получив приказ подняться на борт корабля, который мог быть заражен чумой, он, по понятным причинам, был настороже. Приблизившись к борту, он увидел дикое существо с ввалившимися глазами и щеками, любезно подрисованными Кокрейном ламповой сажей, которое появилось и извергло все содержимое своего желудка за борт. После нескольких секунд, проведенных в оцепенении, офицер заметил, как часть бывшего содержимого моего желудка дрейфует в сторону его шлюпки, и это, казалось, побудило его к действию. Последовали выкрикнутые приказы, и шлюпка развернулась и со всей возможной скоростью направилась обратно к кораблю, а офицер кричал своему капитану, что это точно чума.
Кокрейн велел Эрикссону снова крикнуть, спрашивая, есть ли у них хирург и лекарства, чтобы поддержать легенду, но единственное слово, которое я разобрал в ответе офицера, было «loco» — безумцы.
Один из матросов было начал кричать «ура», когда шлюпка погребла прочь, но Кокрейн быстро его оборвал:
— Тихо, парни, не будем портить эффект. Не после того, как мистер Флэшмен доблестно вывернул кишки, чтобы их спровадить. — С этими словами он подошел ко мне, когда я все еще висел, согнувшись, над бортом, и
